Алексей Федоров - Последняя зима

Газинский побывал во всех ротах и подразделениях, помог провести у подрывников открытое партийное собрание, выступил на совещании членов редколлегий стенгазет и боевых листков, отругал комсорга минометной батареи за то, что ходит в грязной рубахе и небритый, сделал во второй роте доклад о международном положении, дал рекомендацию в партию пулеметчику Глушко, договорился с комиссаром относительно плана подготовки и XXVI годовщине Октября. Конечно, встретился он и с Николаем Бочковским, которому предстояло выступить со своим взводом в поход к Вицентувке.

- А какое задание? - спросил Николай.

- Задание особое. Пока не дойдем, не скажу. Но взвод должен быть в полном порядке! Выступим в четверг, вернуться постараемся ко вторнику. Маршрут составят в штабе по карте.

Они и выступили в четверг на рассвете. Отряд состоял из двадцати человек, считая двадцатым Газинского.

Двигались глухими лесными тропами, стороной от дорог. Впереди шел дозор. В тронутых осенними красками чащах было тихо, безлюдно. Шагать по таким местам - одно удовольствие. Труднее приходилось, когда лес редел и начинались кустарники, поля, а за ними села. Тогда приходилось идти в обход, петлять по оврагам или ползти, прикрываясь буграми.

К середине дня позади осталось километров двадцать пять. Партизаны сделали привал и пообедали, после чего Бочковский приказал ложиться спать. Дело в том, что следующий переход предстояло совершить ночью. В темноте будет гораздо безопаснее пересечь большую проселочную дорогу Киверцы Тростянец, обычно очень оживленную в дневное время, заполненную автомашинами, обозами, пешеходами.

Выставив часовых, небольшой отряд расположился на отдых в кустарнике. Газинский прилег рядом с Николаем. Командир взвода Николай Бочковский красивый белокурый парень лет двадцати с небольшим. Начал он свой партизанский путь на Черниговщине осенью 1941 года. Первое время был штабным ординарцем, но затем этого расторопного умного хлопца сделали командиром отделения. В первых же боях его отделение показало себя очень хорошо, дралось смело, инициативно, не падало духом в трудные минуты. Вскоре стало ясно, что Бочковский сможет отлично командовать и взводом. Действительно, его взвод стал одним из лучших в батальоне Балицкого. Не случайно Григорий Васильевич послал под Вицентувку именно недавнего комсомольца, а теперь кандидата в члены партии Бочковского с его боевыми, видавшими виды ребятами.

Конечно, Бочковский отлично понимал необходимость секретности во многих военных делах. Но вот сейчас, когда он лежал под кустом рядом с Газинским, его начало одолевать самое обыкновенное человеческое любопытство. Скосив в сторону Семена Ефимовича глаза, командир взвода тихо спросил:

- Спишь, секретарь?

- Отдыхаю, - буркнул Газинский.

- И отдыхай себе на здоровье... Только сначала скажи, куда мы идем? В разведку, что ли?

- Не положено говорить... Завтра узнаешь.

- Что же я, по-твоему, к Гитлеру побегу тайну выдавать? Или, может быть, к Степану Бандере?

- А ну спи, Микола!

Ответ на мучивший его вопрос Бочковский получил только на другой день, когда отряд благополучно перевалил через большак и обосновался в заброшенном, полусожженном хуторе Германовка, в нескольких километрах от цели своего похода. К вечеру послали двух человек разведать Вицентувку и ее окрестности. Разведчики сообщили, что Вицентувка пуста. Только худые одичавшие кошки сидят на каменных крылечках обгоревших зданий. Дорога в сторону Словатичей давно не езжена, вдоль нее кое-где тянутся кусты.

В первом часу ночи все двадцать партизан подошли к месту, возле которого была назначена встреча с Остапчуком и его людьми. Метрах в ста пятидесяти от хутора оставили у дороги на Словатичи засаду из трех автоматчиков, приказав им хорошо замаскироваться и открывать огонь лишь в случае какой-нибудь явной провокации. Основные же силы отряда заняли позицию на окраине Вицентувки, возле разоренной пасеки. Газинский с Бочковским прилегли у дороги, примерно на равном расстоянии от пасеки и от засады. Оставалось ждать двух часов ночи. "Вот она теперь какая, наша партийная работа!" - подумал Семен Ефимович, перекладывая пистолет из кобуры за пояс. Приготовил на всякий случай и гранату.

Наконец светящиеся стрелки часов показали два. Потом пять минут третьего, десять минут третьего... Дорога оставалась пустой.

- У нас время московское, а у него, возможно, берлинское! - шепнул Николай.

- Эх, верно! Не предусмотрели! - с досадой ответил Газинский, снова напряженно вглядываясь в темноту.

Но вот впереди что-то замаячило: или тень, или человеческий силуэт. Нет, конечно, шел человек! Еще минута-другая, и он оказался почти рядом.

- Киверцы! - тихо произнес пароль Газинский.

- Киев! - последовал правильный отзыв.

- Садитесь сюда! - сказал Газинский, помог пришедшему спуститься в канаву и вдруг, всмотревшись, увидел, что это не Илья Игнатьевич. - Кто вы?

- Дублер.

- Кого вы дублируете?

- Остапчука Илью.

- А где он?

- Погиб... Два дня назад Илью задушили бандеровцы.

Ошеломленный страшной вестью, Газинский как-то механически, будто и не к месту спросил:

- Вы кто по профессии?

Из темноты последовал тихий ответ:

- Учитель.

С трудом сдерживая волнение, то повторяясь, то забегая вперед, учитель рассказал о случившемся. В конце минувшей недели Илья Остапчук, человек, близкий ему по взглядам, дал понять, что в селе создается подпольная коммунистическая организация. Учитель встретил это сообщение с радостью, выразил желание помогать подпольщикам. Тогда после большого серьезного разговора Остапчук предложил ему стать дублером руководителя организации. Учитель не возражал. Илья Игнатьевич тут же поставил его в известность о назначенной представителем партизан ночной явке, сообщил время, место и пароль.

Они начали советоваться, кого бы еще привлечь к работе. Решили позондировать настроение одного недавно появившегося в селе человека. Этот человек утверждал, что он красноармеец, бежавший из фашистского плена. Подпольщики рассудили так: если бежал от немцев, значит, свой, советский. Оказалось же, что это специально засланный в село агент бандеровцев, осведомитель "Службы беспеки". Вероятно, в первом же разговоре с ним Илья допустил какую-то неосторожность. Во всяком случае, последовал донос, что Остапчук "смущает селян".

В Словатичи нагрянула целая сотня бульбашей, которая и сейчас там находится. Остапчука схватили. Требуя, чтобы он выдал соучастников, раскрыл свои связи с партизанами, националисты подвергли арестованного излюбленной ими чисто инквизиторской пытке.