Оглядываюсь и не сожалею - Анатолий Петрович Абрамов

где стоял мотоцикл соседа, который он привез из Германии, и наш сундук. И это после вольского своего тихого дома! Однако, я никогда не слышал ни слова жалобы или сожаления. По-видимому, желание быть рядом с сыном было сильнее всяких бытовых неудобств. Иногда после работы мы гуляли с папой в скверике у дома, и я чувствовал, как хорошо нам обоим, его мягкая добрая улыбка говорила красноречивее слов. Но я продолжал жить в общежитии, так как у родителей не было места поставить мне койку. Недалеко от дома мы получили маленький участок и посадили картошку, папа очень усердно работал, хотя такая работа была ему непривычна.

В 1988 году я получил письмо[6] от Евгения Васильевича Синильщикова, бывшего моего начальника по работе в Центральном Артиллерийском конструкторском бюро в годы войны. В письме описывалась обстановка, в которой создавались лучшие образцы российского вооружения в довоенные и военные годы. Мне посчастливилось участвовать в создании 85-миллиметровой артустановки на танке Т-34, признанной выдающимся достижением советской военной техники. В частности, я участвовал в разработке системы заряжания, в испытаниях на Подмосковном полигоне в Софрино, о чем я упоминал в эпизоде с застрявшим танком, а позже в испытаниях на Гороховецком полигоне под Горьким, о чем Евгений Васильевич подробно пишет в письме.

Интересно, что с Устиновым, Рудяком, Котиным, Кучеренко мне пришлось через двадцать лет после описанных событий работать в ракетной технике. Дмитрий Федорович Устинов был нашим министром, а позже заместителем председателя Совмина, а Рудяк – главным конструктором одного из Ленинградских предприятий, входивших в Главк, начальником которого я в то время был.

Еще любопытная деталь. В письме упоминается самоходная установка с 122-миллиметровой пушкой (СУ-122), изготовленная на Урале (главный конструктор Ф. Ф. Петров). Это как раз та самоходка, в испытаниях первого образца которой мне пришлось участвовать еще студентом-практикантом. Вспомните прожженное пальто!

Будучи блестящим конструктором, Евгений Васильевич Синильщиков не обладал должными организаторскими качествами, сильной волей и пробивной энергией, поэтому он не выдержал соперничества с более сильными руководителями как в артиллерии, так и в ракетной технике. Этим объясняются его полные горечи слова (стр. 6) о несправедливом отношении к нему генерала Грабина. С этим трудно спорить.

Командировка в Турцию

В августе 1944 года меня вызвали в партком предприятия и направили в Мытищинский горком партии, где мне было предложено перейти на работу в Министерство иностранных дел. Через несколько дней после собеседования в ЦК партии и последующей сдачи трех экзаменов, я был оформлен на работу в МИД в качестве слушателя спецкурсов. После изнуряющей работы в ЦАКБ учеба на курсах была отдушиной, хотя занимались по десять часов. Жил я в то время в Подлипках. Особенно необычным и увлекательным было обучение машинописи, которое я освоил прилично, что в дальнейшем пригодилось в работе. Преподавала пожилая женщина, высококвалифицированная машинистка, требовавшая от нас печатать вслепую и всеми пальцами, что было трудно, но позже мы оценили этот метод. Через три месяца, окончив курсы, мы приступили к работе в МИДе в качестве референтов. Было нелегко, особенно когда работали по ночам. В конце года многие из нас начали оформляться в загранкомандировку, в том числе и я. В первых числах января 1945 года, купив в спецмагазине необходимую экипировку, и слегка преобразившись (в основном за счет перехода с кепок на шляпы), мы получили лиры и втроем с сокурсниками выехали в Турцию.

Наш путь пролегал через Баку, Тбилиси, Ленинакан, Карс, Арзрум и Анкару. Война приближалась к долгожданному концу, настроение было приподнятое, люди стали более общительными, самое тяжелое было позади, хотя впереди было еще много крови и горя. В Тбилиси мы стояли несколько часов и успели отыскать мать нашего сотрудника по МИДу Джима Лордкипанидзе, отличного парня. Она угостила нас знаменитой грузинской чачей, в которой я не нашел ничего хорошего. Побеседовав немного, мы отправились осматривать город – центр, Куру, крепость Метехи. На меня все производило большое впечатление, особенно Метехи, романтика! Следующая остановка была в Ленинакане. Здесь впечатления были другие – грязь, теснота, запущенность. Сходили в баню, сопровождающий сказал, что из-за недостатка воды, ее не спускают в канализацию, а используют для стирки. На следующий день мы пересекли границу. Волнение было велико, стало немного грустно. Детали таможенного досмотра и посадка в поезд в памяти не сохранились, запомнилось лишь яркое солнце, ослепительно белый снег, маленькие вагончики узкоколейки. Поезд шел так медленно, что турецкие солдаты на ходу спрыгивали на снег и бежали рядом с поездом, дурачась, как дети. Все они были в солнцезащитных очках, что для нас было в новинку. А солдаты в поезде были на случай расчистки снежных заносов на узкоколейке. Наш поезд дважды останавливался в ожидании, когда солдаты очистят путь.

Прибыли в Карс, где нас радушно встретили сотрудники консульства и пригласили к себе. В Карсе мы пробыли два дня, осмотрели город, расположенный на склоне ущелья, по дну которого течет небольшая речка. По другую сторону ущелья находится грозная старинная крепость, в штурме которой участвовал мой дед, о чем я упоминал. Долго я смотрел на эти стены, стараясь представить картины кровопролитного боя. Городок маленький, бедный, интереса не представляет. Учитывая, что нам далее предстояло ехать без сопровождающего, мы прошли инструктаж, связанный с необходимостью минимального общения и соблюдения местных обычаев. Пришлось зазубрить несколько фраз по-турецки, которые я помню до сих пор, типа: емек бурая гетыр (кушать принесите сюда). С улыбкой вспоминаю наш выход в вагон-ресторан. Учитывая отсутствие у нас какого-либо ресторанного опыта, мы сели за крайний столик спиной к остальным. Перед нами было зеркало, глядя в которое мы могли учиться «хорошим манерам» у отраженных в зеркале пассажиров.

В Эрзруме нас встретил на платформе какой-то тип с измятым лицом, в потертом пальто с поднятым воротником и в котелке, очень похожий на одесского сыщика, как мне представлялось по фильмам. Он стал вертеться возле нас, стараясь завязать разговор по-русски, причем довольно примитивно. Мы уклонились от разговора, так как были предупреждены об этом «хвосте», и пошли по платформе, а он поплелся за нами. Потом он остановил нас и стал ныть о том, что он старый, больной человек, дома куча детей, а он работает в полиции и имеет задание следить за нами, но он готов отвязаться от нас, если мы дадим три лиры, что мы и сделали. Потом сели в сани, и пара невзрачных лошадок резво помчала нас в гостиницу. Гостиница была на уровне дома приезжих в провинциальном городке