Кассаветис - Василий Степанов

что это безумие. <…> В кино случайности исключены. Случайности – это когда ломается камера, намеченное для съемок место недоступно или у меня нет денег – вот что значит случайности.

Ты видишь кучу незнакомых людей на съемочной площадке, залитой светом. <…> Вопрос в том, в какой момент я должен сказать им, что должно произойти дальше. Мой метод заключается в том, чтобы не говорить им этого никогда. Мой метод в том, чтобы сделать все максимально непонятным, чтобы актеры ясно осознавали, что они предоставлены самим себе и что я ничего не буду им подсказывать, ни на каком этапе. Если только кто-то скажет: «По-моему, я зашел слишком далеко», тогда я начну возражать. Или если кто-то скажет: «Давайте сделаем перерыв», то я тоже буду возражать.

Я категорически отказываюсь выносить суждения о персонажах своих фильмов, и в процессе съемок персонажи тоже ни в коем случае не должны анализировать ни себя, ни других.

[В «Лицах»] все диалоги были прописаны. Импровизация касалась только отношения к происходящему. <…> Меня не волновало, произносят ли актеры свои реплики так, как написано. Они все равно придерживались текста, но во время съемок я этого не знал, так как на площадке я не смотрю в сценарий. Я даже не прислушиваюсь к диалогу. Я смотрю, выражают ли они необходимые эмоции и чувства. Мне все равно, запинаются ли они, говорят без остановки или перебивают друг друга. Я только смотрю на разговор. Я не слушаю, что именно говорят актеры. Я вижу, что они хотят выразить и какое ощущение возникает в данной сцене.

Рикардо Монтальбан так же подходит для актерской импровизации, как гора Рашмор – для мультипликации.

Сыграв не одну роль в кино, я вроде знал, как делаются фильмы, поэтому после каждой сцены кричал что-нибудь вроде: «Третий дубль в проявку!» Проблема была в том, что я не сподобился нанять ассистентку, и никто не записывал номера дублей. Закончилось все тем, что напечатали весь отснятый материал. <…> С технической точки зрения мы все делали неправильно. <…> Единственное, что я сделал правильно, – это собрал команду молодых, полных жизни единомышленников, которые хотели делать что-то осмысленное.

Каждый высказывал свои идеи. Например, нужно ли красить дом? Мы покрасили его только с фасада, а заднюю стену оставили непокрашенной, хотя друзья были готовы покрасить ее за пару банок пива. Мы все вместе решили, что он [Ник, герой «Женщины под влиянием»] был слишком занят семейными делами. <…> Все вопросы обсуждаются, никакие решения не исходят от меня одного.

В итоге нас хвалили за то, что изначально мы хотели исправить. <…> В здании, где мы снимали «Тени», у нас над головой репетировали танцоры Боба Фосса. <…> Звук фильма меня никогда особо не заботил. У нас просто не было денег, чтобы печатать рабочие материалы со звуком, и мы даже не знали, насколько он плохой. Прямо над нами пел Синатра, гремела музыка, топали танцоры – это и был наш звук. Мы потратили кучу времени, пытаясь убрать лишние шумы, но это оказалось невозможным, и мы оставили все как есть. Когда фильм показали в Лондоне, все стали восхищаться: «Какой новаторский ход!» Ничего себе новаторство! Мы из кожи вон лезли, чтобы убить это «новаторство»!

Я и сам вижу недостатки «Теней». Это чисто интеллектуальный и поэтому недостаточно человечный фильм. Я влюбился в камеру, операторские приемы, красивые кадры. Это были эксперименты ради экспериментов. Я увлекся киношными приемами, внутрикадровым ритмом, длиннофокусной оптикой, снимал через ветви деревьев и окна. В фильме есть свой ритм, но совсем нет ничего о людях.

Большинство людей не знает, что такое «склейка», «наплыв» или «затемнение», и я уверен, что эти вещи их нисколько не волнуют. Простым зрителям нет дела до того, что киношник назвал бы выдающимся кадром; они смотрят на людей. И поэтому режиссерам пора понять, что самое главное в кино – это хороший актер.

С точки зрения технического оснащения снимать кино в Голливуде, наверное, проще, но <…> там действуют определенные правила, направленные на то, чтобы погубить актера, заставить его чувствовать себя ущербным. Весь механизм кинопроизводства кажется настолько важным, что актер думает, что ошибившись хоть в одной реплике, он совершит нечто чудовищное и больше никогда не сможет найти работу. <…> Не понимаю, как можно делать фильмы о людях, не заботясь о тех, кто эти фильмы делает.

Режиссер – как хозяин дома, который устраивает вечеринку.

[Когда я работал актером], то узнал, что из-за того, что свет на площадке поставлен определенным образом, двигаться внутри декорации нужно согласно специальным меткам на полу. Получается, что актер должен разыграть драматичную сцену, не заступая за пределы разметки, а если он хоть на полдюйма выйдет из освещенной зоны, съемка останавливается, делается новый дубль. В результате актер скорее думает об осветительных приборах, чем о человеке, с которым по сценарию должен заниматься любовью или ругаться. Поэтому на съемках «Теней» мы решили поступить иначе: актеры могли импровизировать не только в диалогах, но и в движениях. Оператору тоже приходилось импровизировать, довольствуясь общим освещением и следуя за актерами: благодаря этому они могли перемещаться куда и когда угодно. И случилось что-то необычное: движение следящей за актерами камеры стало гладким и красивым просто потому, что сами люди двигались в естественном ритме. Когда актеры репетируют сцену в соответствии с разметкой, они становятся неуклюжими и неестественными, и как бы талантливы они ни были, камере нелегко следовать за ними.

Многие режиссеры любят делать тайну из своей работы. Рассказывают актеру о характере его персонажа и его ответственности за общее дело. Чушь собачья. <…> Режиссер должен давать свободу и подкидывать идеи.

Играя определенного персонажа, актер, даже если ему очень захочется, не может внезапно взять и отказаться от какой-то части самого себя. Нельзя просить кого-то забыть себя и стать другим человеком. Если бы тебя, например, попросили сыграть Наполеона, ты не смог бы испытывать его чувства и думать его мысли – только свои. Актер не может сделаться Наполеоном, он может быть только самим собой, играющим Наполеона. Мне никогда не хотелось кого-то играть. Правда, никогда!

Проблема в том, что в кино все слишком идеальные. Идеальный злодей. Идеальный хороший парень. Это так скучно. Я призываю актеров не казаться лучше, чем они есть на самом деле.

Больше всего я боюсь заглянуть внутрь себя, разобраться искренне и до конца. Работая над фильмом [ «Мужья»], я через силу задавал себе вопросы, которые раньше никогда не задавал. То же самое