Анастас Микоян - Так было

Ознакомительный фрагмент

Рабочие окружают нас, задают вопросы, просят приходить еще. Угощают нас чаем и куском хлеба, не пожалев поделиться своим фунтом хлеба.

Довольные тем, что мы вдвоем, что делаем дело, которое дает нам ощущение радости жизни счастливых людей, снова направляемся в путь — на другой завод в трех верстах отсюда. Темнеет. Опять шагаем по грязи и лужам, уже ничего не видя из-за сумерек и крупного снега. Доходим до «5-й группы Мирзоева»...

Наконец возвращаемся на вокзал, садимся в вагон, в нем кроме нас — никого. Выбираем купе потемнее. От усталости растягиваемся на сидениях. Радостное и приподнятое настроение сменяется размышлениями — у каждого о своем. Мои мысли уносят меня далеко. Настроение становится неопределенным, иногда даже с мрачными нотками, иногда с нежными, но безнадежными мыслями.

Но, конечно, я пишу глупости. Когда на Кавказе яркие и светлые надежды покрываются черными тучами, как будто нагнетающие картину ада, то надо в это время думать, как прекратить сползание в ад — и больше ни о чем.

В Баку, как и в целом на Кавказе, сейчас очень тревожное положение. Баку это узел, где соединяются и борются друг с другом и ищут решения все национальные и классовые противоречия...

Обо всем этом я еще напишу тебе через несколько дней. Только скажи тете, что ничего опасного для меня нет и я чувствую себя хорошо.

Сегодня, вот прямо сейчас, я иду выступать с лекцией. Времени поэтому больше нет.

А.Микоян

Но по-прежнему денег у меня хватало еле-еле только на еду. О квартире нечего было и думать. Поздно вечером, когда работа в комитете кончалась, я расстилал на столе газеты, сооружал себе из кипы разных бумаг подобие подушки и ложился спать. Одеяло было не нужно: стояла жаркая погода, к тому же и спал я не раздеваясь. Было условлено, что вставать я должен рано, часов в шесть, приводить в порядок помещение, потому что утром в комитет по дороге на работу приходили рабочие-активисты, чтобы забрать по нескольку экземпляров газеты «Бакинский рабочий» — для распространения среди рабочих на промыслах. Я никогда не высыпался. И тем не менее с каким-то особым теплом всегда вспоминаю это время.

Как-то в мае 1917 г. меня пригласил к себе домой Шаумян. Жил он тогда на окраине города, в домике, который стоял на самом склоне горы. Тут я впервые увидел жену и детей Степана: у него было трое сыновей и одна дочь.

Шаумян и его семья очень тепло, по-дружески встретили меня. Он как-то сразу проявил ко мне доверие и расположение. Помню, он предложил включиться в работу редакции еженедельной газеты «Социал-демократ» на армянском языке. Степан был редактором этой газеты, но из-за большой нагрузки по основной работе не мог уделять газете должного внимания и времени. Поэтому он хотел, чтобы я, хорошо знавший армянский язык, помог ему в редактировании газеты. Так я начал работать в газете и впоследствии стал даже ее фактическим редактором, не прекращая, однако, вести и организационно-пропагандистскую работу.

В ту пору душой солдат, властителем их дум был военный комендант Баку прапорщик Авакян, смелый, самоотверженный человек. Помню, в июньские дни, когда спадала жара, на площади Свободы начинались бесконечные митинги. Солдаты соорудили на площади специальный деревянный помост, на нем трибуну, с которой Авакян и выступал иногда по два-три раза за вечер. Внешний вид у него был необычен: черный плащ, на голове какой-то странный убор — ни офицерский, ни солдатский. Он был высокого роста и очень худой. Мне он казался похожим на Мефистофеля.

И вот на одном из солдатских митингов я выступил и рассказал о позиции большевистской партии. Мои слова были выслушаны с напряженным вниманием. Потом раздались разные выкрики: одобрения и недовольства. К трибуне стала приближаться группа воинственно настроенных солдат. Поднялся шум. Но я уже закончил выступление, сошел с трибуны и, не задерживаясь, скрылся. Товарищ, который был вместе со мной, потом говорил, что я хорошо сделал, уйдя вовремя, так как со мной хотели расправиться.

В то время мы еще организационно не размежевались с меньшевиками: у нас была единая организация. Однако в самом составе Бакинского комитета партии большевики и численностью (из девяти членов комитета семь были большевиками), и влиянием были сильнее меньшевиков.

После первых же апрельских выступлений Ленина, вернувшегося в Россию из эмиграции, стало ясно, что задача перерастания буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую настоятельно требовала разрыва с меньшевиками. Но у нас это дело затянулось.

Помню, в начале мая из Петрограда приехали Миха Цхакая и Филипп Махарадзе. Они участвовали в VII (Апрельской) Всероссийской партийной конференции большевиков, проходившей под руководством Ленина.

Встреча с ними состоялась на квартире члена Бакинского комитета Виктора Нанейшвили. Миха Цхакая подробно рассказал, как был организован выезд из Швейцарии Ленина и группы большевиков, в которую входил и сам Миха Цхакая. Шаумян сообщил, что в ближайшее время большевики собираются отколоться от меньшевиков. Вскоре на объединенном заседании Бакинского комитета было принято решение о созыве Общебакинской партийной конференции.

На конференцию прибыла делегация от меньшевиков в составе Исидора Рамишвили и Богатурова. Исидор Рамишвили со своей белой бородой был похож на пророка. И говорил он, как пророк: «Товарищи, не уходите от нас, давайте оставаться вместе, в одних рядах марксистов. Если вы уйдете, то еще больше полевеете... а меньшевики еще больше поправеют... Если мы сегодня разойдемся, то никогда больше не сойдемся. Призываю вас, товарищи, восстановить единство наших рядов!» Речь Рамишвили, хотя он произнес ее очень вдохновенно и красиво, не была, однако, поддержана никем. Раскол был окончательно завершен.

К концу июля 1917 г. здоровье мое резко ухудшилось. Сказались перегрузка работой, постоянное недоедание и недосыпание. Как-то по приглашению Шаумяна я вновь зашел к нему на квартиру. Он подробно расспросил меня о работе, о моих впечатлениях, поинтересовался, почему я так плохо выгляжу. Выяснив, в каких условиях я живу и как приходится работать, он предложил мне немедленно уехать в деревню к родным, набраться сил, поправиться и только после этого вернуться вновь к работе. По совету Шаумяна, я и его сын Лева выехали к родным, в свои деревни, расположенные неподалеку в районе Лори, чтобы отдохнуть и окрепнуть.

Когда наш поезд въехал в узкое Лорийское ущелье реки Дебет, мы все время восхищались красотой дикой природы, гигантскими скалами, протянувшимися по обеим сторонам ущелья. На этих скалах каким-то чудом росли не только маленькие, но и большие деревья. Река Дебет — небольшая, но очень быстрая, на крутых порогах сплошь покрыта пеной. Воздух становился все свежее. Мне казалось, что в мире не может быть более красивого места. Я доехал до станции Алаверды, а Лева поехал дальше.