Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

682

Андреева Е. Понтюс Хюльтен и музейные революции на территориях Москвы и Петербурга. https://thefebruaryjournal.org/files/03/340_9d73db0dc9d0a3d0c78ad22d9f93995848c9d625.pdf.

683

Виппер Б. Р. Очерки голландской живописи эпохи расцвета (1640–1670). — М.: Искусство, 1962.

684

https://www.youtube.com/watch?v=KQWgmM9nANI.

685

И. Баканова. Личное интервью.

686

ng.ru›culture/2008–09–25/8_antonova.html.

687

Н. Сиповская. Личное интервью.

688

Глубина эмоциональной связи, возникшей у ИА с ГМНЗИ «еще в молодости», остается под вопросом. В ГМНЗИ ее — вместе с группой студентов — привел в январе 1941-го их научный руководитель М. Алпатов — и, судя по воспоминаниям ИА, это ее первое посещение музея: до того «искусством не интересовалась». То, что она там увидела — в особенности Ван Гог и Матисс, произвело на нее сильное впечатление; она принялась «забегать» туда еженедельно; недолго, однако, — в войну музей закроют и эвакуируют — и потом он так уже и не открылся. В следующий раз она увидела эти картины уже у себя, в Пушкинском (вряд ли в момент дележа 1948 года — маловероятно, что Орбели с Меркуровым пригласили ее поприсутствовать; скорее всего, уже после «Подарков Сталину», при директоре А. Замошкине).

689

Сокровище, чудесным образом оказавшееся в России, все время притягивало разного рода прожектеров и авантюристов. Искусствовед Г. Козлов (Козлов Г. Покушение на искусство. — М.: Слово 2009.) рассказывает, как в 1954 году Пушкинский (и Эрмитаж) чуть не лишился, одновременно с Дрезденской, еще и Щукина — Морозова: некий американский юрист по имени Макдаффи, познакомившийся в 1945-м с Хрущевым, слышал, что у русских есть клондайк, которым они практически не пользуются. Узнав, что коллекции ГМНЗИ расформированы, он в 1954-м отправился в Москву — по его сведениям, их целиком перенесли в Пушкинский. Перед отбытием он предложил А. Барру, великому директору МоМА, посредничество, и тот, понимая, о чем речь, поднял на уши всех попечителей музея, которые согласились выписать чек на любую сумму. Оказавшись в СССР, Макдаффи уже подсунул было список желаемых вещей своему вроде как приятелю Хрущеву, однако тот вдруг — видимо, не желая ассоциироваться со сталинской политикой музейных распродаж — отказал. По версии И. Голомштока, уже после «разгрома» и «раздела», в конце 1940-х, «было дано указание составить списки всех экспонатов для продажи за границу. <Искусствовед> Виктор Никитич <Лазарев> убеждал сотрудников музеев затягивать дело как можно дольше. И они тянули. После смерти Сталина продажа была отменена».

Как бы то ни было, финалом «миссии» стало не только чудесное спасение коллекции; Макдаффи закинул сразу две удочки — не согласится ли Хрущев рассмотреть вопрос о возможности приобретения, а также о выставочных обменах — и вот как раз во втором случае поплавок резко пошел вниз. Осознав, что коллекция ГМНЗИ представляет собой серьезную ценность, Хрущев — чья политика в этом вопросе из сегодняшнего дня выглядит очень современной: не давал распродавать свое, отдал нелегальное чужое — предложил использовать ее как материал для культурного обмена — и дал зеленый свет сотрудничеству отдела культуры ЦК, Минкульта и подведомственных им наследников ГМНЗИ с иностранными музеями. И в Пушкинском — ставшим главным бенефициаром всей истории — тоже поняли, что у Музея есть не просто замечательные картины, а валюта, которую можно обменивать на все что угодно — от Леонардо до Поллока. Собственно, об огромном потенциале коллекции — и приближении «золотого века» Музея — можно судить уже по множеству сохранившихся в архиве писем, которые приходили на имя Замошкина, Виппера или Губера от директоров музеев — с просьбой предоставить ту или иную вещь на выставку — и от издателей разного рода каталогов со всего мира с вопросом о возможности воспроизведения. Пушкинский сидел на сокровище — оставалось лишь найти того/ту, кто найдет способ распорядиться им наилучшим образом и превратить в капитал. То есть не Антонова запустила этот выставочный поршень? «Она и не могла! Это все запущено в 1950-е годы. Кто такая Антонова в 1955–56–57 году? Она вообще к этому не имела никакого отношения, не будучи человеком, принимающим решения. Она была одним из сотрудников Пушкинского музея, она даже завотделом не была» (Г. Козлов. Личное интервью.). Однако ж, оказавшись за рулем, она нажмет на газ — и машина поедет быстро и в верном направлении.

690

https://snob.ru/selected/entry/60756/?_ga=2.221262672.971212487.1623228714–739494376.1622895871.

691

В целом частотность упоминания имен бывших владельцев в репликах ИА до 1990-х, когда Пушкинскому во Франции пришлось судиться с наследниками Щукина и Морозова, была крайне низка. Более того, ИА, по словам своих сотрудников, довольно долго запрещала ставить эти самые имена на этикетках картин (где указание происхождения — очень широко распространенная практика). Об этом упоминает и М. Б. Пиотровский: «Она принципиально не торопилась ставить имена — происхождение из коллекции Щукина — Морозова. Она не считала, что есть долг музея перед ними» (М. Пиотровский. Личное интервью.). Не считала — и, более того, еще и иронизировала над теми, кто пенял ей, что желающим восстановить коллекции Щукина и Морозова следует не организовывать еще один музей, где будут висеть национализированные вещи, а вернуть картины их родственникам: «Тогда нужно и Московский Кремль, и Зимний дворец вернуть царским фамилиям, которые и сейчас существуют» (https://artguide.com/posts/347.). Впрочем, это нежелание видеть имена Щукина и Морозова непосредственно в своем музее, скорее всего, было связано с тем, что она опасалась предъявления реституционных претензий. Одна из линий этого бесконечного, как «Махабхарата», эпического противостояния закончилась тем, что ИА умудрилась расположить к себе самого опасного своего противника — внука Щукина, Андре-Марка: отказавшись от войны с ГМИИ, тот стал ее настоящим поклонником — дело дошло до того, что в порыве благородства он еще и подарил ГМИИ шесть картин из тех, что его дед покупал уже в эмиграции. «Она дипломат была великий», — с уважением, без иронии, говорит М. Б. Пиотровский (М. Пиотровский. Личное интервью.).

692

https://snob.ru/selected/entry/60756/?_ga=2.221262672.971212487.1623228714–739494376.1622895871.

693

В. Мишин. Личное интервью.

694

«И если вас интересует мое личное мнение, то я была бы рада, если бы удалось сосредоточить в одном месте картины из собраний Щукина и Морозова», — произносит ИА в 1993 (!) году — уточняя, однако ж, что, когда она поделилась своей идеей с директором Эрмитажа, тот заметил, что в таком случае Пушкинскому может грозить волна контрпретензий: например, о судьбе переданных