Александр Кутепов - Каменный пояс, 1978

— Ты, Захар? — донесся его глухой голос.

— Я… Выйди, Иван, посидим…

Иван Михайлович вышел, на ходу застегивая рубаху. Сел на скамейку подле Кузина, привычно достал папиросы.

— Волошин уехал, не знаешь? — спросил Захар Петрович.

— Да, уехал… Сергей тут забегал, розовый, как из бани. Пропарил его Николай Мефодьевич, дал жару, елки зеленые!

— Доволен ты, как вижу, — заметил Кузин. — Строг Захар, сам не спит, другим не велит. Бей его под дых за это, мешай с грязью!

— Я-то думал, дошло до тебя, — покачал головой Журавлев. — Вон какую боль люди выплеснули сегодня… Твоего никто не отнимает, только обидно, что другим ты стал. Только и дело, что кулаком в грудь себя бьешь: я сделал, я внедрил, я подхватил… Мы, выходит, в стороне стоим и смотрим, как ты пуп надрываешь. Так, елки зеленые, или не так?

— У тебя, Иван, одни крайности.

— Ты человека перестал замечать, — жестко отрезал Журавлев. — Вот тебе самая крайняя крайность. Дальше некуда.

— А это не помнишь, — чуть не шепотом спрашивает Захар Петрович, — как Кузин все на лету подхватывал? Где-то еще разговор, а я уже внедряю, в газетах про нас пишут, за опытом народ едет. Забыл? Кто дочь твою на такую вершину поднял?

— За Наталью на тебе особая вина. На всю жизнь девчонке метку оставил. А что касается звона, то другие давно от него опомнились, а ты все на колокольне сидишь.

— Вот ты как заговорил! — протянул Кузин.

— Да, так! Иначе не могу… Один раз ты уже предлагал из партии меня исключить. Искривление линии обнаружил… Я-то прямо иду, а ты… Звонарь ты, Захар!

Пашкин дом

Весна незаметно переходила в лето. День стал жарок и долог. Быстро загустела зелень на полях, но столь же скоро и сникла без дождя. Объезжая через день Мокрый угол, Иван Михайлович тяжело вздыхал, глядя на квелые всходы. В деревню возвращался угрюмый и злой. Ребята тоже без настроения и охоты копаются у комбайнов. Вечерами они то один, то другой наведываются на свои поля.

Однако в первых числах июня в погоде наметился перелом. Сперва протащились по небу реденькие облака, но скоро загустели, потемнели. Звонко и раскатисто ударил гром, тряхнул тучи, и они осыпались буйным ливнем. Еще вчера издерганные и хмурые люди стали приветливы и добры. В конце недели Иван Михайлович предложил ребятам:

— Завтра утречком, как договорились, начнем Павлу дом ладить.. Лес мы с ним уже сготовили, так что точите топоры, поднимайтесь пораньше и холодком приступим.

В тот же вечер Журавлев, не заходя в избу, обошел подворье, прикинул, куда ловчее бревна после разборки складывать, где новый сруб ставить. Пашкина мать Антонида неотступно ходила за ним, прикладывала руки к сердцу и повторяла:

— Зря ты, Михайлович… Мы и в этой как-нибудь. Крепкая еще избенка.

— Ага, крепкая, — отвечал Журавлев. — Только топливо переводить. Не мешай мне, Антонида, а лучше перетаскивай свое добро в малуху. Чтобы к утру очистила избу… Павел-то пришел?

— Дома. Позвать? — заторопилась Антонида.

— Покличь. Задание ему дам.

Пашка пулей выскочил во двор.

— Что делать, дядь Вань? — спросил он.

— Дел, парень, много у нас с тобой. Позови Андрея, еще кого из ребят и разгружайте избу. И вот эти все репьи под корень чтоб. Одним словом, елки зеленые, подготовить и очистить территорию.

…Наутро Иван Михайлович поднялся чуть свет. Походил по двору, еще раз перебрал все топоры, у каждого пробуя пальцем острие, отложил три — себе, Сергею и Андрюшке. Еще приготовил увесистый, но ловкий молоток, гвоздодер, железные скобы, ломик, моток веревки. Потом только стал будить Андрюшку.

— Ти-линь-бом, ти-линь-бом, мы построим Пашке дом! — напевал дорогой Андрюшка, а Иван Михайлович вспоминал, как после войны, в пятьдесят первом году, строился в Журавлях новый дом.

Обветшала и постарела к тому времени деревня. Как нищий для жалости, так и она выставляла напоказ провалившиеся крыши с темными ребрами стропил, плакала вросшими в землю окошками и как бы спрашивала: чего вы ждете, люди, когда за топоры возьметесь?

Первым взялся кузнец Лукоянов. Правдами и неправдами добыл лес, приволок его к своей саманухе, и вся деревня затаила дыхание в ожидании чуда. Как главная новость передавались известия, что в лесу на бугре копает Лукоянов камень на фундамент, что камень уже накопан и привезено его больше десятка телег, что лукояновы ребятишки кончают шкурить бревна, что размечает кузнец дом о трех комнатах, не считая кухни, сеней и чулана, что уже точатся топоры, что уже зарезан баран для угощения плотников, что уже обходит кузнец мужиков и приглашает их на помочь…

Дождались. В такое вот веселое утро поднял деревню на ноги перестук топоров. Да такой дружный и звонкий, что все от мала до велика сбежались смотреть. Из собранного Лукояновым народа плотничать умели двое-трое, но тем сильна помочь, что самый распоследний неумеха и слабак, подчиняясь общему настрою, выкладывается до предела сил…

Кузнец Лукоянов давно уже помер, дом его постарел, потерялся среди других, поставленных позднее. Но тем не менее от него в Журавлях продолжает идти своеобразный отсчет времени. Если журавлевец, вспоминая о чем-то, говорит, что это было за год до того, как Лукоянов поставил дом, то никто не станет уточнять, в каком именно году это было. Помнят. И Журавлев вот вспомнил, пока они в полном плотницком вооружении размеренно шагали почти через всю деревню. И кто встретился им в ранний час, обязательно спрашивал, куда это они направляются. Хотя все уже знали, что у Антониды Ившиной сегодня помочь.

У деревенской помочи свой устав: пришел — начинай работать, не жди, пока все соберутся, решил про себя Иван Михайлович. Он стал отбирать бревна потолще и покоряжистее для нижнего венца, откатывать их в сторону.

— Вам что, елки зеленые, особые приглашения нужны? — спросил он Андрюшку и Пашку. — Выставляйте рамы, лавки-полки отдирайте.

Уложив отобранные бревна четырехугольником, он позвал Антониду.

— Такого размера годится? — спросил ее.

— Уж больно большая изба получится. Куда нам на двоих-то.

— Не на год делаем. Нынче двое, а там Павла женим, внуки пойдут. Еще тесно будет, елки зеленые!

Андрюшка прислушался к разговору, захохотал.

— Слышь, Пашка? Батя уже планирует женить тебя.

— Чего выдумываешь! — засмущался Пашка.

— Да точно! Иди послушай!

Меж тем один по одному подошли Сергей, ребята из бригады, кроме Антона, еще четверо мужиков, приглашенных Журавлевым.

— Сила собралась! — восхитился Иван Михайлович, оглядывая мастеровых людей. — Давайте распланируем, кто куда, да начнем… А где наш самый главный плотник? Антона не вижу… А, вон бежит!