Николай Новиков - У истоков великой музыки

 Осенью я побывал в мастерской заслуженного художника РСФСР В. X. Думаняна. Его скульптуры, в том числе и Мусоргского, находятся в Русском музее и Третьяковке, в Берлине, Кабуле, Фрунзе... Только на родине композитора им все не найти места...

 - Ноги моей больше не будет на псковской земле,- сказал в сердцах Виктор Хачатурович.

 А Нестеренко обратился через печать к общественности, теперь как член Центрального Совета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры: "Мусоргский прожил тяжелую трагическую жизнь, и он отразил этот трагизм в своих сочинениях. Судьба была к нему несправедлива, во многом она несправедлива к нему и сейчас. У нас нет ни одной улицы имени Мусоргского: ни в Москве, ни в Ленинграде, да, насколько известно, и в других городах, где он бывал, ни один населенный пункт, ни один оперный театр не носит его имени. Под угрозой само существование деревни Карево - родины музыканта. Нет не только памятника, нет даже мемориальной доски композитору".

 В Кареве все оставалось по-прежнему: дома ветшали, старики умирали, а молодым селиться было некуда. Директор совхоза "Наумовский" Николай Иванович Балмышев при каждой встрече говорил о том, что постановление о возрождении деревни не выполняется, традиционные рубленые крестьянские дома не строят, хотя рядом богатый леспромхоз, отправляющий свою древесину во все концы страны и даже за рубеж.

 В одном из последних писем Нестеренко писал: "На совещании, проходившем в Сов. Министров РСФСР, И. В. Васильев, заместитель председателя Псковского облисполкома, заявил: "Карево - бесперспективная деревня, через несколько лет она вообще исчезнет с лица земли". Я чуть не задохнулся от возмущения, попросил слова и сказал, что, несмотря на то, что Карево состоит из нескольких бедных крестьянских избушек, это родина гения, и на музыкальной карте мира этот населенный пункт стоит не только рядом с Новоспасским, тоже небогатой деревней,- родиной Глинки, но и с роскошными, богатыми городами Бонном, родиной Бетховена, и Зальцбургом, родиной Моцарта, где на доме, в котором родился автор "Волшебной флейты", висит государственный флаг Австрии. Как язык поворачивается такое говорить - "исчезнет с лица земли?" Тут же Вячеслав Иванович Кочемасов, тогда зам. пред. Совмина РСФСР, приказал псковским товарищам выбить эту нелепую мысль из головы и сохранить Карево, что было занесено в протокол".

 За то, что в печати я поддержал идею сохранить Карево, И. В. Васильев не раз жаловался на меня, но в редакции отнеслись к жалобам разумно. Однако деревню не восстанавливали.

 К сожалению, критик Стасов оказался провидцем, когда написал: "Признание великости таланта и исторического значения нередко происходит у нас спустя долгое время... Примеров тому слишком много... Давно ли воздвигнуты памятники Пушкину и Глинке... Конечно, Мусоргскому предстоит та же участь".

 Сказано это было больше века назад. Но Нестеренко от своей идеи не отступался. И меня подбадривал. В ответ на мои сомнения в ходе работы над рукописью он писал: "Нельзя бросать начатое, можно сказать, предначертанное... Никто за Модеста Петровича не смог дописать и доделать "Саламбо", "Женитьбу", "Хованщину" и "Сорочинскую", несмотря на то, что брались за это люди с чистой душой и большими талантами. И рукопись о родине Мусоргского никто не допишет. Так что будем веселее смотреть и идти "вперед, к новым берегам"!!! Необходимо еще глубже искать и изучать корни явления, имя которому - Мусоргский".  

Поиски клада

 Наступил момент, когда моя работа по сбору материалов зашла в тупик. Чем внимательнее перечитывал биографическую литературу и дотошнее расспрашивал старожилов, тем больше появлялось загадок и противоречий. И теперь понятнее стали слова Александра Блока, кропотливо собиравшего сведения о жизни великого поэта, автора "Демона": "Почвы для исследования Лермонтова нет - биография нищенская, остается провидеть... Когда роют клад, прежде разбирают смысл шифра. Лермонтовский клад стоит трудов".

 А где и как было искать клад Мусоргского? Об этом я не раз пытался заговорить с работниками музея, его директором Ермаковой. Татьяна Семеновна вела себя странно: или таинственно улыбалась, или переводила разговор на другое. Казалось, она скрывает от меня тайну потому, что, занимаясь розысками самодеятельно, я как бы подрывал авторитет штатных работников. Теперь же я благодарю судьбу - ревность музейщиков лишь подзадорила на самостоятельные поиски, тем более что они и сами не знали никакой тайны.

 Каждый год во время отпуска я заглядывал в архивы Москвы, Ленинграда, Ярославля, но ничего существенного не обнаруживал. Это и понятно - наскоком открытий не сделаешь, кроме желания необходимы еще упорство и немалое время.

 В Великих Луках, родном моем городе, есть филиал областного архива. Расположен он буквально под боком, в сотне шагов от дома. Однако останавливало предупреждение маститых биографов Мусоргского: "Обращение в хранилища Пскова и Великих Лук... не дало результатов".

 А может быть, заезжие исследователи искали не слишком усердно?

 Директор Великолукского архива Константин Иванович Карпов тоже считал, что надо более внимательно пересмотреть старинные документы - копнуть глубже.

 В октябре 1982 года я пошел на улицу Лизы Чайкиной, где стоит самый красивый в нашем городе дом с белыми колоннами. Константин Иванович провел по залам хранилища, от пола до потолка заставленным стеллажами с кипами документов. Для ориентации в этом бумажном море имелся список фондов в нескольких томах. Я выбрал наугад какое-то старинное дело из Торопецкого уезда. Принесли связку бумаг, довольно объемистую. Просидел часа два и не разобрал ни слова - почерк был мудреный, с завитушками, со старинным написанием. "Нет, эта работа не для меня",- с огорчением подумал я и собирался уже вежливо покинуть дом. В это время подошел старший методист Анатолий Иванович Сизов и поинтересовался, как идут дела. Я в отчаянии махнул рукой.

 - К почеркам привыкнете, надо только взять рукописи более позднего периода,- успокоил Анатолий Иванович.- И зовите нас, не стесняйтесь. А для начала просмотрите 39-й фонд Псковской духовной консистории. Вас какой период интересует?

 Я назвал год рождения Мусоргского. Через несколько минут Анатолий Иванович принес огромную связку. На обложке надпись: "Исповедные росписи церквей городов Торопца и Холма и церквей погостов Торопецкого и Холмского уездов". В связке были прошнурованы рукописные тетради отдельно по каждой церкви. Я осторожно переворачивал пожелтевшие лиеты, пока на 813-й странице не увидел то, что искал,- погост Пошивкино. Не без труда разобрал суть заглавия: "Книга данная из Торопецкого Духовного Правления погоста Пошивкина Одигитриевския церкви Священнослужителям для вписания в оную приходских всякого звания людей, кто из них сего 1839-го года были у исповеди и Св. Причастия и кто не были и за каким винословием". Перевернул еще несколько страниц и увидел... "сельцо Карево"! И какое же охватило волнение, когда прочитал такие строки: "Помещик коллежский секретарь Петр Алексеев Мусарский" (фамилия была написана именно так) и далее: "Его жена Иулия Ивановна, дети их: Филарет - 3 года, Модест - 10 месяцев". Здесь же поименный перечень дворовых людей, живших на усадьбе, и всех крестьян с их домочадцами - в деревнях, принадлежащих Мусоргским. В эту же "книгу" были записаны и владения ближайших соседей "малолетних помещиков Под- жио" и "полковника Петра Челищева", а также подробные сведения о священнослужителях церкви с их семьями, включая тещу, тетку вдовую. Запись была сделана рукой пономаря Василия Федоровича Бабинина "Генваря 12 дня 1840 года".