Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

Георгия Плеханова (который поддержал Россию в войне с Германией, заявив, что истинными врагами демократического прогресса и социализма являются монархи Германии и Австро-Венгрии), Троцкий надеялся, что в рядах российских социал-демократов наконец воцарится единство. Но, как оказалось, одной антивоенной позиции было недостаточно, чтобы сплотить большевиков и меньшевиков. Мартов, в частности, не разделял идеи Ленина, что социалистам нужно требовать поражения собственных стран. Ленин призывал к гражданской войне, Мартов надеялся на мир. В начале января 1915 г., в самый разгар этой дискуссии, «Голос» закрылся, но уже через две недели был возрожден под названием «Наше слово». На этот раз соредакторами газеты стали Мартов и Троцкий.

На первый взгляд «Наше слово» не производило впечатления внушительности. Редко выходя больше чем на четырех листах, на которых то и дело попадались белые пятна (следы работы французских военных цензоров), газета тем не менее имела непропорционально большое влияние. Троцкий и Мартов давали в ней голос людям, которые вскоре сыграют значительную роль в судьбе России. Основателем газеты считался Владимир Антонов-Овсеенко, который в октябре 1917 г. будет руководить штурмом Зимнего дворца и арестом членов Временного правительства. Соломон Лозовский в 1920-е гг. возглавит советское профсоюзное движение, а во время Второй мировой войны будет работать заместителем наркома иностранных дел. Анатолий Луначарский станет первым советским наркомом просвещения, Александра Коллонтай – наркомом общественного презрения (социального обеспечения), а Иван Майский сделает выдающуюся дипломатическую карьеру и будет советским послом в Лондоне в самые горячие годы Второй мировой войны. (После прихода к власти Сталина некоторые из этих людей, независимо от своей принадлежности к большевикам или меньшевикам, будут арестованы и уничтожены.) Это были сильные личности, и теперь они спорили о том, как им, социалистам, следует реагировать на мировой конфликт. Троцкий приглашал их высказывать свои мнения, обдумывал собственный выбор и постепенно обнаружил, что его все больше привлекает последовательно антимилитаристская позиция Ленина. Он не вступил в ряды большевиков, но не мог внутренне отрицать тот факт, что большевики лучше всех выражают его собственные взгляды.

Война шла уже целый год, а социалисты все еще спорили о том, какие антивоенные шаги им следует предпринять. В начале сентября 1915 г. 38 делегатов из 11 европейских стран собрались в небольшой швейцарской деревушке Циммервальд, неподалеку от Берна, на первую с начала войны Международную социалистическую конференцию. Швейцарские власти запрещали гражданам воюющих государств контактировать друг с другом, поэтому для организации этой встречи требовалась определенная доля смелости. И Троцкий, и Ленин участвовали в работе конференции, и каждый из них сыграл там свою важную роль. Ленин ожидаемо настаивал на том, что социалистам следует призывать к поражению своих правительств и бороться за то, чтобы превратить империалистическую войну в войну гражданскую, в которой должен победить пролетариат. Троцкий вновь обнаружил, что все больше склоняется к точке зрения Ленина. Дискутирующие делегаты обратились к Троцкому, чтобы он резюмировал их выводы. Однако в итоге позиция Ленина оказалась в меньшинстве, и Циммервальдский манифест, составленный Троцким, отразил сохранявшиеся у него расхождения с лидером большевиков. Например, там не было призывов к гражданской войне. Но зато этот манифест призывал рабочих по всей Европе прекратить поддержку правительств своих стран и приступить к борьбе за мир «без аннексий и контрибуций». Словами Троцкого манифест провозглашал:

Более года длится война. Миллионы трупов покрывают поля сражений, миллионы людей превращаются на всю жизнь в калек. Европа превратилась в гигантскую человеческую бойню. Трудами многих поколений созданная культура отдана на расточение. Самое дикое варварство торжествует ныне свою победу над всем, что составляло гордость человечества.

Ленин и Троцкий оба подписали этот текст. Однако позднее Ленин выступил с заявлением, в котором раскритиковал манифест за то, что в нем не разъяснены «методы борьбы против войны». Но даже в таком виде Циммервальдский манифест был принят в штыки. Правительства Франции и Германии запретили писать о конференции в прессе, опасаясь, что прозвучавшие на ней призывы сократят поддержку населением войны и требуемых ею жертв. Понадобится еще три года кровопролитных боев, прежде чем Германия запросит мира.

После окончания конференции Ленин остался в Швейцарии, а Троцкий вернулся во Францию. Их примирение было еще не полным. Троцкий, как и прежде, писал статьи для «Нашего слова» и начал уделять больше времени освещению боевых действий на Западном фронте для «Киевской мысли». Он разъезжал по всей Франции, брал интервью у раненых в госпиталях, общался с французскими и британскими солдатами на площадях и в кафе небольших городков. В описаниях позиционного тупика на фронте, в портретах отдельных участников сражений, в проницательном анализе того, как, по мнению французов, массивные оборонительные сооружения должны были гарантировать нерушимость их границ, Троцкий выражал свои подлинные мысли о бесцельности войны.

При всей своей осмотрительности Троцкий тем не менее стал во Франции объектом внимания властей. «Наше слово» продолжало выходить, хотя французская цензура заботилась о том, чтобы ничего из опубликованного там не оскорбляло официальных чувств. Но Россия, отправляя своих солдат на Западный фронт, просила у Франции и помощи: присутствие в стране такого революционера, как Троцкий, было несовместимо с нахождением русских войск на французской земле. Крайне правые газеты обвиняли редакцию «Нашего слова» в прогерманских настроениях. Троцкий был убежден, что подобные статьи заказывались российскими дипломатами. В сентябре 1916 г. французское правительство приказало Троцкому покинуть страну. Ему удалось затянуть процесс высылки, параллельно занимаясь поисками государства, которое согласилось бы его принять. Он опасался, что его арестуют и депортируют в Россию, где за десятилетней давности побег из Сибири ему могло грозить пожизненное заключение. Через шесть недель терпение французской полиции иссякло. Троцкого насильно выдворили в Испанию. В сопровождении двух полицейских его через Биарриц доставили на крайний юго-запад Франции и позволили проскользнуть на территорию Испании. Из Сан-Себастьяна он в одиночку добрался на поезде до Мадрида. Троцкий не говорил по-испански и не знал в Испании ни одного человека. Как он вспоминал в своих мемуарах, «я не мог бы быть более одиноким в Сахаре или в Петропавловской крепости». Он проводил время, посещая музеи и читая испанские газеты с помощью словаря.

Испанские официальные лица показали себя столь же трусливыми. Полицейские, получив от своих коллег в Париже информацию о прибытии Троцкого, задержали его. Заявив, что его идеи «слишком передовые для Испании», они отвезли его под конвоем в Кадис с обещанием отправить на ближайшем пароходе в Гавану. Но Троцкий располагал определенными возможностями. Ему позволили разослать телеграммы сторонникам, и он добился разрешения воссоединиться со своей семьей в Барселоне, откуда они затем должны были выехать в Нью-Йорк. Проведя в Испании семь недель, он отплыл в Новый Свет на ветхом пароходе «Монсерат». «Море было чрезвычайно бурно в эту худшую пору года, и корабль делал все, чтобы напомнить нам о бренности существования», – писал он годы спустя. Но над ним, по крайней мере, развевался флаг нейтральной Испании, служивший хоть какой-то защитой от немецких подводных лодок. Среди спутников Троцкого были состоятельные дезертиры из разных стран, а также пестрая компания «нежелательных элементов», которых, как и его самого, вышвырнули из Европы. Путешествие заняло 17 дней. В холодную и дождливую субботу[8] они сошли на берег в Нью-Йорке, который он описывал как «мокрую громаду зданий». Стояло 13 января 1917 года. Троцкий проведет там всего десять недель, но это будет один из самых судьбоносных периодов в истории как России, так и США.

Будучи в Нью-Йорке, Троцкий оказался втянут в круг таких же, как он, русскоязычных социалистов. Здесь уже находился Николай Бухарин, которого выслали из Скандинавии. На следующий день после своего прибытия Троцкий встретился с Бухариным и вскоре присоединился к нему в редколлегии «Нового мира» – русской эмигрантской социалистической газеты с четко антивоенной позицией. Троцкий вернулся к своей профессии революционного социалиста, но, поскольку Америка по-прежнему сохраняла нейтралитет, «эта профессия еще не считалась в Соединенных Штатах более преступной, чем профессия алкогольного контрабандиста». Он писал статьи и выступал с лекциями в Нью-Йорке, Филадельфии и других городах. Родившаяся в России анархистка Эмма Гольдман, слышавшая одну из речей Троцкого, была ею впечатлена: