Куриный бульон для души. Внутренняя опора. 101 светлая история о том, что делает нас сильнее - Эми Ньюмарк

окружающего мира. В итоге я ходила по миру в темных очках. Мне пришлось пройти все этапы весьма болезненного пути, целью которого было воспитание любви к себе, и только тогда я по-настоящему поняла, кто я такая.

Как только я открыла себя, в моей жизни произошли события, которые можно объяснить только божественным вмешательством.

В начале 2020 года я получила письмо от своего первого парня – моей первой любви. Мы познакомились в пятнадцать лет и встречались, пока учились в старших классах и на первых курсах университета. Тогда наши отношения закончились, мы разошлись в разные стороны, и я уже не думала, что увижу или услышу его снова.

Письмо начиналось так: «Привет, Наташа. Мы не виделись больше двадцати лет. Надеюсь, у тебя все хорошо». Оправившись от шока, я написала ответ. Спустя неделю он пригласил меня на свидание, и наши отношения возобновились. С тех пор мы неразлучны. В этом человеке я нашла любовь, которую никогда не испытывала ни к кому другому. После всех пережитых страданий наши пути вновь пересеклись. Мы решили не упускать второй шанс, который дал нам Бог, и поклялись любить друг друга до конца своих дней.

Исцеление – это непрерывный процесс, но нужно быть достаточно смелым, чтобы сделать первый шаг. Теперь я могу жить как хочу, без лишних вопросов и компромиссов.

Наташа Уильямс

Как выглядит любовь?

Любя кого-то, вы становитесь сильнее. Когда вас кто-то любит, вы становитесь мужественнее.

Лао-цзы

Сначала, сквозь туман анестезии, я не расслышала нежных слов. Я узнала о том, что муж их произнес, гораздо позже.

Когда после операции я очнулась в палате интенсивной терапии, он сидел в единственном кресле. Вокруг меня суетились медсестры. У меня перехватывало дыхание от центрального катетера, манжеты для измерения давления крови, дренажных трубок и… боли. Я не могла говорить.

Дыхательную трубку вынимать пока не стали. Слабым жестом я сообщила о своем желании написать пару слов. Медсестра оживилась.

– Это хороший знак, – сказала она и принесла мне лист бумаги.

Очень медленно я написала: «Что произошло?»

Мне коротко пересказали события последних нескольких дней. Туман в голове стал понемногу рассеиваться. Но слова «аневризма головного мозга» и «срочная операция» никак не могли относиться ко мне. Мне было всего тридцать девять. Я помню, как собиралась на работу. Еще вчера я точно была здорова – разве не так?

Я посмотрела на мужа.

Но он не стал ничего говорить, а позволил делать это врачам. Раз за разом мне терпеливо объясняли то, что я должна была уже понять. Но, похоже, мой разум стал дырявым как решето, и ответы в нем не задерживались.

А может быть, я просто не могла поверить в то, что случилось. Разумеется, травма мозга всегда сопровождается шоком. Но об этом я узнаю, лишь когда окончательно приду в себя и начну читать специальную литературу. Мой путь к выздоровлению будет именно таким. Но пока до всего этого очень далеко.

К счастью, в моей жизни был один надежный человек, который мог мне помочь: Брайан. Я знала, что он находится в моей палате, даже когда оборудование закрывало мне обзор. В первые мгновения, когда я только пришла в сознание, его присутствие было очень важно. Потому что даже в такой ужасной ситуации мне не было одиноко.

Во время нашего первого разговора медсестра попросила меня задавать вопросы. Я занесла ручку над бумагой. Мое тело знало, что нужно делать, но разум явно отставал от него в попытках сформулировать слова.

Не знаю, как моему травмированному сознанию удалось облечь замешательство в законченные фразы. Но в течение следующего получаса я исписала вопросами всю страницу.

«Что это за штуки?»

Медсестра простыми словами описала мне медицинские аппараты.

«Мне можно подвинуть эту штуку во рту поудобнее?»

Ответ был отрицательным.

«Трубка мешает, – написала я. – Задыхаюсь. Мне нечем дышать».

Я умоляла. Она поняла и похлопала меня по руке. Трубку когда-нибудь извлекут, но не сейчас.

Если бы Брайан не сохранил тот лист бумаги, впоследствии мне было бы трудно поверить в осмысленность собственных вопросов.

Брайан уговаривал меня:

– У тебя все будет хорошо. Ты молодец.

Его добрые слова были музыкой для моих ушей.

Как же мне хотелось прикоснуться к нему, а еще лучше – оказаться в его объятиях. Но вместо этого меня касалось лишь одеяло и еще, изредка – руки медсестры. Брайану нельзя было даже приближаться ко мне. Пока нельзя.

Выздоровление часто бывает таким – в это время мы так близки и так далеки от тех, кого любим…

И все же присутствие Брайана приносило успокоение и в том числе помогало пережить дискомфорт. Звуки вокруг были чужими – механические гудки и хрипы оборудования, которому я не могла дать названия. Из мешков с лекарствами что-то непрерывно капало, по кровати тянулись шланги и трубки. Все для того, чтобы я смогла обмануть смерть.

Я выстояла – и Брайан тоже. Я видела это по его глазам. Он был рядом, когда медсестры что-то делали со мной, и очеловечивал каждый разговор. Он пристально следил за мониторами и запоминал светящиеся на них цифры – эти цифры определяли ход моего выздоровления, которое в любой момент могло пойти не по плану. Я не узнала, насколько опасными были те дни в отделении интенсивной терапии, пока они не остались позади.

Однако даже при всей сосредоточенности Брайана на внешних событиях, его взгляд постоянно возвращался ко мне. И мне становилось легче.

– Она очень везучая, – сказала однажды старшая медсестра и знаком показала Брайану, что теперь он может ко мне прикоснуться.

– И крепкая, – добавил мой муж.

Он подошел и протянул руку, чтобы взять мою – обхватить ее бережно, будто фарфоровую.

– Я оставлю вас на минутку, – проговорила медсестра.

Я смотрела на мужа и очень хотела плакать, но слезы не приходили. Может быть, так работало мое желание выжить. Или растерянность. А может быть, это была обыкновенная слабость. Для эмоций просто не осталось места. Поэтому я сосредоточилась на Брайане.

– Самое трудное уже позади, – сказал он.

Неужели? Как он мог знать это – как вообще кто-то мог это знать? Я подозревала, что мне еще предстоит много трудностей – даже после того, как меня выпишут и отправят восстанавливаться домой.

– Я буду здесь, с тобой. Я никуда не уйду, – пообещал Брайан.

Он был воплощением самого утешения. В одиночку никто не выздоравливает, особенно после такого. Он был рядом, и для меня это было очень важно.

Постепенно