Евгений Харитонов. Поэтика подполья - Алексей Андреевич Конаков

рождается советский консюмеризм. Кто-то вообще говорит о «второй либерализации» советской жизни[217].

И словно бы подтверждая тот факт, что Советский Союз при раннем Брежневе остается сравнительно либеральной и открытой миру страной, Харитонов в 1966 году принимается за работу над переводами западноевропейских поэтов – Ингеборг Бахман и Рольфа Гауфса. Работе этой предшествовало еще одно знаменательное знакомство – с поэтессой Еленой Гулыгой на съемках фильма Марианны Рошаль «День Икара»[218]. Поначалу Харитонова восхищает лишь то, что двадцатилетняя Елена опубликовала подборку стихотворений в «Юности»[219]; но позже он узнает, что Гулыги (подобно Радунским и Новогрудским) – рафинированная московская семья; отец Елены, Арсений Гулыга – известный советский философ, а мать, Александра Гулыга – успешная переводчица с немецкого (под псевдонимом «Исаева»). В 1960-е Харитонов довольно часто заходит к Гулыгам в гости[220]; он нежно дружит с Еленой (их дружба продлится до самой смерти Харитонова) и охотно ведет беседы с ее матерью – «о поэзии, о творчестве, о Томасе Манне»[221]. В 1966 году Александра Гулыга занята редактированием новой книги для издательства «Молодая гвардия» – сборника стихов молодых поэтов ФРГ, Австрии и Швейцарии; она-то и предлагает Харитонову перевести несколько стихотворений с подстрочника[222]. Харитонов вполне достойно справился с задачей – практика поэтического перевода кажется ему как минимум любопытной: «Это я попробовал однажды из интереса и была мысль, не начать ли на это жить» (497). Впрочем, занятия переводами знаменуют и некий тупик в литературном развитии Харитонова: за пять лет он хорошо овладел техникой версификации и может придать стихам любую необходимую форму – но при этом не знает, о чем писать (в собственных стихотворениях Харитонов мечется от зарисовок застолья «Суп остывал, оплывал говядиной» [367] к научно-фантастическим историям о «растерявшемся инопланетце» [351]) Радикальное решение этой проблемы будет найдено только через три года; пока же выходом из ситуации представляется творческое оформление чужих текстов. В вопросах перевода Харитонову могли что-то советовать не только Гулыги, но и Вячеслав Куприянов – Харитонов знакомится с ним (профессионально переводящим с немецкого языка) как раз в «Молодой гвардии». Оказывается, что оба они – поэты, новосибирцы и соседи по Кунцево[223]. Но в отличие от Харитонова, до сих пор сочиняющего метрически традиционные стихи, Куприянов последовательно разрабатывает оригинальную версию русского верлибра.

В 1966 году Харитонов сыграет эпизодические роли еще в двух фильмах («Я солдат, мама» Маноса Захариаса и «Последний жулик» Вадима Масса); кроме того, он продолжает принимать участие в постановках румневских пантомим, идущих в Театре-студии киноактера, а иногда и в Доме кино. Друзья вспоминают Харитонова в ролях фабриканта («Карьера Артуро Уи»), вора («Роман с контрабасом») и собаки («У попа была собака»)[224]: «Женя весело выбежал на сцену в черном трико и тут же поднял на публику ножку. Ах, что это был за пес!»[225] Благодаря последней роли Харитонов познакомится с Сергеем Григорьянцем, который работает в «Юности», с удовольствием ходит на спектакли в Дом кино и искренне восхищается харитоновской «собакой» («Да, это мое серьезное достижение!» – реагирует Харитонов[226]). И все же главным событием 1966 года станет, безусловно, премьера пантомимы «Похождения Чичикова, или Мертвые души». Эта постановка, изобиловавшая сценическими находками и имевшая огромный успех в театральной Москве[227], давала некоторое представление о том, каким мог бы стать Эктемим, не будь он разогнан тремя годами ранее. Ученики покойного Румнева наконец-то создают шедевр; режиссер-постановщик спектакля – Александр Орлов (он же сыграет Плюшкина), Игорь Ясулович будет играть Чичикова, Валентин Грачев – Ноздрева, Георгий Совчис и Алла Будницкая – чету Маниловых. Харитонову достанется роль кучера Селифана. Будучи в первую очередь пластическим повествованием, спектакль органично сочетает музыку, фрагменты текста гоголевской поэмы и неожиданные реплики отдельных персонажей:

Исчезли попутчицы, отзвучал гоголевский текст, и на сцене воцарилась проза – атмосфера скуки, бренности бытия и раздражающе ухабистой дороги. И пока удалялась в кулисы бричка, Селифан (Е. Харитонов) бубнил себе под нос самый настоящий монолог. Хотя ни одного слова разобрать было нельзя, смысл его воспринимался достаточно точно: – Им, барам, хорошо, – жаловался нам Селифан, – поцелуйчики и красивая жизнь… А нам, лакеям, одни ухабы и вчерашние объедки… Это была не иллюстрация гоголевского текста, а сплав, где от сочетания двух выразительных средств – звучащего слова и пластической партитуры – все сценическое действие приобретало новое качество[228].

Кажется, именно в «Похождениях Чичикова» ярче всего раскроется изобретательность Харитонова; он двигается по сцене, «как бы увязая по колено в грязи российских дорог» (2:156), долго и выразительно гладит, словно проявляя из воздуха, воображаемую лошадь[229], а иногда – кормит ее сахаром, громко хрустящим в тишине зала[230]. Но за исполнителем уже явно проглядывает сочинитель «свободного танца», режиссер, склонный к пониманию пантомимы в качестве череды эффектных аттракционов («водяной в спектакле будет стоять на голове и размахивать ногами, как будто это водоросли»[231]). В известном смысле роль кучера Селифана – просто удобная возможность для апробации собственных хореографических находок (вплоть до импровизированной стирки белья на сцене[232]).

В «Похождениях Чичикова» Харитонов продолжит играть примерно до начала 1970-х[233] – охотно приглашая на спектакль многочисленных друзей и знакомых. Что же касается довольно вялой кинокарьеры, он резко заканчивает ее, уволившись из Театра-студии киноактера весной 1967 года[234]. Больше всего это решение расстраивает Михаила Швейцера, который как раз собирался позвать Харитонова на съемки «Золотого теленка» (в итоге роль, предназначавшуюся Харитонову, сыграет Игорь Ясулович)[235].

Девять лет жизни, отданные кино, оставили Харитонову как множество связей в культурном мире столицы (благодаря ВГИКу он знает Николая Губенко, Константина Худякова, Владимира Грамматикова), так и горькое чувство сожаления и неоцененности (Людмила Абрамова: «Он был страшно интеллигентный человек, для него уровень сценариев, которые ему предлагались, был просто смешон»[236]). Харитонов остро завидовал успехам Андрея Миронова и Олега Даля, понимал, что собственная мечта играть роковых красавцев оказалась несбыточной (176), и признавался: «Роли забавных умных добрых мне претили» (176). Между тем общая тенденция была как раз такой – и Александр Зархи, и Михаил Швейцер использовали Харитонова именно в качестве «забавного» персонажа; у Вадима Масса он и вовсе играл комическую роль. Уход из кинематографа был, таким образом, еще и уходом от «смешного»; отказавшись от актерской игры в пользу режиссуры и литературы, Харитонов начинает выстраивать себя заново – на месте простоватого рубахи-парня должен обнаружиться утонченный интеллектуал. Отношение к актерам теперь – высокомерно-снисходительное: «Они