Во что я верю, будучи ученым-библеистом? Мой искренний уязвимый ответ - Бенедикте Леммелейн

когда Авраам «пришел к вере», то есть поверил Богу Яхве в Его двойном обетовании[33], и послушался Его призыва отправиться из своей страны в дальний путь. Авраам сказал Богу «да»/ amen, то есть с верой принял Его слова, «пришел к вере». Словом «да» он также выразил Богу свое согласие последовать Его призыву, то есть доверился Ему. Другими словами, Авраам пришел к вере в доверии. Сходным образом и сегодня люди подтверждают, что они верят, говоря «аминь» – «да, это так», «да будет так». Действительно, люди обращаются к вере именно таким образом: в осознанном выборе они делают шаг и затем подтверждают его. Какими бы ни были наше знание или незнание, решение «верить» фактически является не чем иным, как актом доверия. Вера приводит к доверию, а доверие, углубляясь, разрастается в «вверение» себя.

Вверение себя

Слово «вверение» в свою очередь также отсылает к очень глубокой реальности – «вручить», «вверить» самого себя, ослабить контроль, отпустить. «Вверение» себя подразумевает, что ты немного отдаешь себя из своих рук, что ты без осторожных «но» осмеливаешься доверять и осмеливаешься сказать: «Да будет воля Твоя». И это совсем нелегко. Чтобы смочь сделать это в моей собственной жизни, мне потребовался внутренний рост. Доверие всегда было одной из моих излюбленных тем, я написала множество стихотворений и молитв о доверии. Однако «вверение себя» должно было возрасти и до сих пор еще находится в развитии.

В молодые годы мне однажды попалась на глаза известная молитва Шарля де Фуко (1858–1916)[34].

Я сочла ее восхитительной, но она говорила о чем- то столь невероятном для меня, что в какой-то момент мне это даже показалось немного пугающим, «отталкивающим». С небольшими опущениями эта молитва звучит так:

Отец мой,

Я вручаю себя Тебе,

делай со мной всё, что Ты пожелаешь.

Что бы Ты со мной ни сделал,

Я благодарю Тебя.

Я готов ко всему.

Я принимаю всё.

Лишь только б воля Твоя совершалась во мне,

и во всех созданиях Твоих.

Я ничего больше не желаю, Боже мой,

Я отдаю мою душу в Твои руки.

Я отдаю Тебе ее, о мой Бог,

со всей любовью моего сердца,

потому что я люблю Тебя

и потому что во мне есть нужда любви —

нужда дарить себя,

вновь отдавать себя в Твои руки без всякой меры,

с безграничным доверием,

потому что Ты – Отец мой.

Когда я читала эту молитву прежде, я не могла молиться ею с полной искренностью. Во мне всё же возникала сдерживающая реакция «самосохранения»: «Да-да, но не всё, – кто знает, чего Он хочет, кто знает, что это повлечет за собой, кто знает, как далеко это зайдет». Ведь человек всегда стремится держать в руках контроль над своей жизнью, хотя бы частично, и в наше время это представляется особенно важным.

Но со временем я научилась все более и более ценить эту молитву. Безусловное доверие к Богу, которое выражает эта молитва, позволяет увидеть, сколь глубока может быть вера в то, что Бог является бесконечной, непостижимой, неохватной, неизъяснимой, неизреченной Любовью. Если мы верим в это до конца, мы сможем постепенно научиться доверять без всяких сдерживающих «ограничений». И затем, всецело вверяя себя Ему, преодолев страх, мы на самом деле осмелимся сказать: «Делай со мной всё, что Ты захочешь».

Ведь если Бог есть глубокая изобильная Любовь и добро – и это является самой сердцевиной моей веры, которую я, несмотря на всё мое критическое незнание, принимаю целиком и полностью, – если Бог таков, то тогда всё, что исходит от Него, может быть только добром и любовью. Никоим образом речь не может идти о жесткой деспотической воле, действующей по своему произволу, которая налагается на человека как тяжкое бремя. Я помню, как когда-то в подростковом возрасте я боролась с некими навязчивыми мыслями и как мой отец сказал тогда сильные слова, нашедшие отклик в моем сердце: «Всё, что исходит от Бога, возвышает человека, способствует его возрастанию, приносит внутреннюю радость и вдохновение, рождает глубокое умиротворение. Бог не тянет человека вниз. А то, что нас подавляет и сковывает, приводит в тревогу, страх или смятение, – всё это идет не от Бога». Это очень глубокая истина, в которой я с тех пор не раз убеждалась и о которой всегда помню. Более того, эту мысль можно встретить в трудах святого Бенедикта Нурсийского – кстати, он был очень важной вдохновляющей фигурой для моего отца, в честь него я получила свое имя. Святой Бенедикт выражает эту мысль в своем монашеском правиле, и она также проходит красной нитью в его житии, написанном Григорием Великим (540–604 по Р.Х.). Таким образом, человек не должен страшиться Бога – как раз наоборот. Нет нужды ни в каком «сдерживании», ни в каком «контроле». Мы действительно можем с мирным сердцем вверить себя Ему во всецелом доверии. И более того – если смотреть в перспективе любви, то возможно и даже вероятно, что воля Бога и наша собственная воля, в той мере как она обращена к истинной любви, следуют в одном направлении и совпадают.

Обсуждая глубокое доверие, ведущее к полному вверению себя, очень уместно вспомнить образ Бога как «отца». Возможно, Шарль де Фуко, обращаясь к Богу, вдохновлялся примером глубокой связи Иисуса с Богом как Отцом, но также и отталкивался от обобщенного человеческого образа «доброго отца». Если оставить за скобками конкретное убеждение христианской веры, общение с добрым и любящим «земным» отцом может дать такой богатый опыт, который сам по себе способен стать основой для доверия миру. Также и в моей личной вере образ Бога как «отца» был и остается очень значимым. Еще будучи подростком, я сформулировала для себя мысль, которая стала мне очень дорогой: я со всеми своими несовершенствами могу воспринимать себя не иначе, как «самое малое дитя» Бога. Есть столько всего, чем бы я хотела быть и что бы я хотела сделать, но в то же время есть столько факторов, которые сильнее меня и которые я, к сожалению, не могу изменить. Во мне столько «малости», что с чисто рациональной точки зрения я не должна и думать о том, чтобы осмелиться когда-либо приблизиться к Божественному. Но в качестве самого малого дитя я могла видеть в Боге терпеливого отца, отражение которого присутствует в наших человеческих отцах. И именно поэтому я