Ломоносов - Иона Ризнич

известно, что Генкель действительно наживался на российских студентах, отказывая им в выдаче денег, присылаемых из Петербурга. Он придумал хитрый план: Корф должен был высылать на каждого студента по двести рублей, но молодым людям сообщалось, что им отпущено только 150 рублей, а разницу имел право удерживать сам Генкель. Он присмотрел для студентов самые дешевые комнаты, рассчитал, сколько может стоить скудное пропитание «без пива, хлеба, масла и сыра», и счел, что ста пятидесяти рублей будет достаточно. Но денег студентам все равно не хватало, и тогда он выделенные Академией наук деньги выдавал им под видом ссуды, как бы из личного кармана. «Я уже имею к ним столько доверия, что они сами будут осторожнее и не станут тратить денег на пустяки» [41], – оправдывал эту замысловатую схему Генкель.

Осталось неизвестным, что именно считал прижимистый Генкель «пустяками». Однако когда в начале мая 1740 года Ломоносов обратился к нему с просьбой о прибавке денег к месячной сумме в 4 рейхсталера, на которую им «совершенно невозможно было себя содержать», Генкель категорично ответил, что если бы студентам «даже пришлось просить милостыню», он все же ничего им больше не дал бы.

Студенты не отступились и пришли домой к берграту. Ломоносов от имени всех трех вновь стал просить о выдаче им денег, но Генкель и на этот раз ответил гневным отказом. Сохранилось письмо Ломоносова на имя Иоганна Даниила Шумахера, где он подробно рассказал об этом происшествии, о «злости, алчности», «лукавом и завистливом нраве» Генкеля. Ломоносов писал: «…Когда я изложил ему наше бедственное положение и со всем смирением начал просить о выдаче назначенных нам денег, то он ответил только: ни одного пфеннига больше! А потом начал осыпать меня всеми ругательствами и проклятиями, какие только мог придумать, выпроводил меня кулаками из комнаты» [42].

А между тем деньги были! Ломоносов не забыл обиды и уже позднее из России инициировал разбирательство: сколько денег было переведено на содержание студентов, а сколько им выдано… И тогда Генкелю пришлось вернуть присвоенные деньги, и в 1746 году Академия выплатила Ломоносову не выданную ему вовремя стипендию – 380 рублей. Было бы и больше, но еще 150 рублей 11 копеек зачли в погашение числившегося за ним долга.

Уход из Фрейберга

Обиженный и разозленный Ломоносов в том же месяце покинул Фрейберг. Он отправился в Лейпциг, надеясь встретиться с русским дипломатом бароном Кейзерлингом, но неуспешно. Ему сказали, что Кейзерлинг уехал в Кассель. Ломоносов послал Шумахеру в Петербург письмо с жалобой на Генкеля и с объяснением причин своего отъезда, а потом поехал вслед на Кейзерлингом в Кассель – но посла и там не оказалось.

Тогда Ломоносов возвратился к семейству Цильх в Марбург. Там его ждали жена, дочь и незаконченное дело: подписанный брачный контракт еще не означал бракосочетания. На молодую женщину без мужа, но с ребенком соседи смотрели косо. Спустя несколько дней после прибытия Ломоносов обвенчался с Елизаветой-Христиной в марбургской реформаторской церкви. В книге регистраций сохранилась запись: «6 июня 1740 года обвенчаны Михаил Ломоносов, кандидат медицины, сын архангельского торговца Василия Ломоносова, и Елизавета Христиана Цильх, дочь умершего члена городской думы и церковного старосты Генриха Цильха».

Но медовый месяц продлился недолго: Ломоносов решил вернуться в Россию.

По всей видимости, его отношения с женой были страстными и противоречивыми. Оба обладали сильными характерами. Любовь бросала их в объятия друг к другу, а потом следовали ссоры, и влюбленные расставались. Ломоносов вспоминал, как «не простившись ни с кем, ниже с женой своей, одним вечером вышел со двора и пустился прямо по дороге в Голландию».

Добравшись до Франкфурта, он отправился водой в Роттердам и Гаагу, чтобы там встретиться с русским консулом. Но консул граф Головкин отказал ему в помощи. Тогда Ломоносов пошел в Амстердам, рассчитывая устроиться на какой-нибудь корабль, отправляющийся в Петербург, однако по какой-то причине этого не сделал. Возможно, причиной этой были слухи, приходившие из России: о смерти императрицы Анны, о последовавшем за ней перевороте…

Путь на родину

Надо сказать, что и в Европе в то время было неспокойно. Постоянно шли войны: война за польское наследство, первая Силезская война, война за австрийское наследство… А это значит, что воюющие страны остро нуждались в рекрутах. Для того, чтобы заполучить «пушечное мясо», годились любые способы. Довольно распространенным был прием, когда рекрутеры знакомились с молодыми людьми, приглашали их на пирушку, опаивали – и потом уговаривали подписать нужные документы. Протрезвев, бедолаги обнаруживали себя уже в казарме, новобранцами. Нечто подобное произошло и с Ломоносовым: он угодил в прусскую армию.

Прусский король имел особенное пристрастие к солдатам высокого роста. Вербовщики всеми правдами и неправдами старались заполучить на военную службу рослых парней. Ломоносова природа ни силой, ни телосложением не обидела.

В конце мая 1740 года, направляясь на родину, под Дюссельдорфом Михаил познакомился на постоялом дворе с группой прусских военнослужащих. Как потом вспоминал ученый, он «показался пруссакам годною рыбою на их уду». Друг и биограф Ломоносова Якоб Штелин передает с его слов следующий эпизод: «По дороге в Дюссельдорф зашел он на большой дороге в местечко, где хотел переночевать в гостинице. Там нашел он королевского прусского офицера, вербующего рекрутов, с солдатами и некоторыми новобранцами, которые весело пировали. Наш путешественник показался им прекрасной находкой. Офицер вежливо пригласил его без платы поужинать и попить в их компании. Они так напоили его, что на следующий день он ничего не мог себе припомнить, что происходило с ним в течение ночи. Проспавшись, увидел он только, что у него на шее красный галстук, который он тотчас же снял, и в кармане несколько прусских монет. Офицер же назвал его славным молодцом, которому, наверно, посчастливится в королевской прусской службе; солдаты называли его товарищем…

– Я вам товарищ? – сказал Ломоносов, – я про то ничего не знаю: я русский и никогда не был вашим товарищем.

– Что, – возразил вахмистр, – ты им не товарищ? Разве ты проспал или уже забыл, что ты вчера при нас принял королевскую прусскую службу; ударил по рукам с господином поручиком, взял задаток и пил с нами здоровье твоего и нашего полка. Ты красивый молодец и верхом будешь очень хорош на параде».

То есть, будучи пьяным, Ломоносов подписал контракт на военную службу и якобы даже получил аванс. Ничего из этих событий он не помнил, но, здраво оценив обстановку, решил, что протестовать бесполезно.

Его определили в рейтары – стрелковую кавалерию. Там он исправно прослужил до октября и даже старался выслужиться, завоевать доверие начальства, чтобы усыпить бдительность. Однажды ночью Ломоносов охранял одну из стен недавно возведенной Вессельской крепости – крупнейшего оборонительного сооружения в Рейнской области, сооруженного по проекту инженера-фортификатора Иоганна де Корбина. Эта крепость имела вид пятиконечной звезды, в каждом луче которой был возведен бастион – проект был довольно популярен в начале XVIII века, и подобных крепостей выстроено немало. Окружал крепость неглубокий ров с водой. И вот ночью