Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

правило – обязательно есть в общественном месте – нарушает герой рассказа «Случай с Козловским». Поев однажды дома, он поплатился за свой антиконформизм. Абсурд бюрократизма хорошо передан в рассказе «Образовалась большая яма» (переписка жильцов дома, возле которого нужно заделать яму, с высшей инстанцией).

Интересный опыт абсурдной прозы мы находим также в романе Житинского[92] «Лестница». Герой романа, возвращаясь однажды ночью домой не совсем трезвым, попал в чужой дом. На ночь его приютила какая-то женщина. Когда же утром он пытается спуститься по лестнице и выйти наружу, он всё снова и снова попадает в квартиру к той же женщине. В действие включаются соседи (некоторые портреты мещан даны очень удачно). Проходят дни, идет время, а герой всё так и не может выбраться из безвыходного положения.

Абсурд с оттенком сюрреализма находим в рассказах Виктора Навроцкого, а в его повести «Пробуждение от бодрствования» – пожалуй, отголоски Роб-Грийе: тоже скрытый сюжет, с запутанными ходами, наталкивающими на разные возможные истолкования и дающими простор для догадок и фантазии.

Глубокое влияние, хотя и совершенно иного рода, нежели Хармс и другие обэриуты, оказывают на сегодняшнюю молодую русскую литературу книги Василия Розанова (избранные произведения его, переизданные недавно в Германии, тайно циркулируют в России; в самиздате распространяются также воспоминания о Розанове его дочери Татьяны Васильевны Розановой). Розановские «Опавшие листья» и «Уединенное» привлекают сегодня оригинальностью и изящной отточенностью формы, поразительной слитностью мысли и ее воплощения, удивительной свободой выражения и искренностью. Начатый Розановым в России жанр был продолжен А. Синявским-Терцем в его «Мыслях врасплох»[93] и затем подхвачен многими другими.

Особо следует отметить самиздатовскую рукопись, подписанную одним лишь именем Василий (быть может, с намеком на Василия Розанова; под этим же псевдонимом известны в самиздате пьесы-«мистерии» – «Чудеса химии» и «Наташа и Пивоваров», а также два тома «Суждений»; Василий, кроме того, редактирует подпольный журнал «Костры безумия») и озаглавленную «Смех после полуночи»[94]. Это – короткие записи, полудневники, полуисповедь, философские размышления, жанровые сценки, разговор, подслушанный в автобусе или в трамвае, анекдоты, рассказываемые в Москве, наброски и сюжеты, которые можно было бы развернуть в повесть или рассказ. С начала до конца проходит через всю книгу один персонаж – Смерть, с которой беседует автор. Записи эти не отличаются большой глубиной или оригинальностью мысли, но они очень характерны и, благодаря своей искренности, очень точно передают духовный мир сегодняшнего русского интеллигентного человека, атмосферу, в которой он живет, разговоры, которые он ежедневно ведет с другими, мысли, которые ему приходят в голову и которые как бы носятся в воздухе, настолько они типичны, распространенны. Вот он сидит на семинаре партийной учебы и думает:

«Невнимание к внутренней жизни человека, свойственное естественным наукам, обернулось презрением к ней в философии, захотевшей стать наукой, в марксизме. Зёрна лжи были посеяны в неразвитом сознании. Жить стало лучше: уже не убеждали, а расстреливали» (стр. 85).

Или вот повторяет высказываемую сегодня многими мысль:

«Я боюсь одного: свобода опаздывает, она может явиться, когда русская нация перестанет существовать.

Что связывает ныне русских?

То, что было сотворено: иконы, соборы, книги. Мы туристы в России, только экскурсия наша – во времени» (стр. 104).

Или, глядя на памятник Ленину, замечает:

«Что делать с бесчисленными статуями Ульянова, когда всё это кончится? Разрушить их, сломать… нет, нет, нельзя отказываться от прошлого, даже постыдного <…>

Нужно выбрать огромный пустырь и свезти туда разнообразные статуи: с протянутой рукой, по пояс, до колен и разные другие; все эти статуи и бюсты нужно расставить шпалерами <…>. Должно получиться что-то вроде парка-кладбища. Вдаль уходящие ряды изображений идола пусть напоминают о постыдном и пошлом безумии России и остерегают от подобного» (стр. 92).

У автора книги острый взгляд – в книжном магазине:

«– Что вы можете предложить мне? <…> – Да вот нет ничего, – говорит продавщица, стоя у заваленного книгами прилавка» (стр. 74).

И тонкий слух – после триумфальной высадки американцев на Луне, реплика одного из знакомых:

«Висит она над нами и беспрепятственно совершает идеологическую диверсию. Никак ее не убрать и не закрасить» (стр. 132).

К этому же жанру относятся «Раздумия» Н. Гребенщикова[95], анонимное произведение «Разрозненные мысли» (со славянофильским уклоном):

«В мире появилось много юмористов, насмешников, могут высмеять всё. Добро изобразить в таком виде, что станет смешно делать добро. <…> Могут посмеяться и над собой, лишь бы посмеяться. <…> Когда вижу смеющегося человека, мне хочется плакать. Плачь, русская земля, плачь! <…> Всё осмеяно, всё оплевано. <…> Кричим, суетимся. <…> А когда будем узнавать друг друга?»

«Дневник Н. В.» (с консервативной ориентацией):

«Уничтожьте перегородки, отделяющие людей друг от друга, и вы опуститесь до уровня дикаря, <…> нет, еще ниже, – до уровня Хама. <…> Потому что лишь определенный порядок, сочетающий замкнутость с открытостью, является человеческой культурой, а стремление всё уравнять, лишить человечество его естественных внутренних границ, есть по сокровенному своему существу нигилизм, тайное отрицание мира, сотворенного Богом».

А также «Пунктиры» Б. Максимова, оригинально мыслящего, религиозно настроенного писателя, пытающегося осмыслить нынешнюю ситуацию на философском уровне. Форма кратких афоризмов, лаконичных высказываний не утомляет, так как гибкая «розановская» манера выражения с искренней, ненадуманной интонацией придает книге характер задушевного разговора, непринужденной беседы. Основные темы Максимова: интеллигенция в сегодняшней России и ее отношение к миру, исторический путь России и Запада, возможность философского обоснования гуманизма в нынешнем абсурдном мире, будущее европейской цивилизации.

Несколько иной характер носит сборник миниатюрных эссе Бориса Вахтина «Дневник без имен и чисел». Здесь – размышления над возможностями языка (Вахтин – языковед, видный ленинградский китаевед), над психологией построения фразы, общефилософские рассуждения и т. д.

Жанр прозаических миниатюр вообще кажется сегодня многим очень перспективным. Старомодное, неторопливое, пространное изложение плохо сочетается с духом нашего времени. Тургеневские «стихотворения в прозе», долго одиноко стоявшие в стороне от русской литературы, сегодня нашли своих внимательных читателей. Но если у Тургенева всегда в центре остается всё же переживание самого автора, то у сегодняшних русских самиздатовских авторов главное – это желание поведать о виденном, пережитом, лаконично обрисовать какие-то яркие, чем-то поразившие и навсегда запомнившиеся эпизоды. Таковы «Простые рассказы», подписанные инициалами «И. В.».

Скупо, сдержанно рассказывается о том, как во время гражданской войны большевики пришли арестовать жену офицера, но попали к ее подруге. Подруга назвалась той, которую искали, и пошла на муки и смерть не только спокойно и бесстрашно, но даже с радостью. Она радовалась тому, что спасла подругу с детьми: «У нее двое детей, а я одна» («Положи душу свою