Виталий Закруткин - Дорогами большой войны

Батальон точно по сигналу вышел из засады, ударил по флангу вражеского резервного батальона и преградил фашистам обратную дорогу через Волчьи Ворота. Там, у подступов к теснине, вспыхнул самый ожесточенный и яростный очаг боя.

Поняв, наконец, что почти вся его дивизия попала в мешок, Шнеккенбургер направил из Безымянного к Волчьим Воротам два последних батальона 420-го полка и приказал командиру этого полка Циммерману во что бы то ни стало захватить теснину и дать выход остальным, зажатым в огненные тиски частям дивизии. Но батальон Клименко занял круговую оборону и в течение полутора часов отбил четыре атаки Циммермана.

Пока этот батальон, ни на минуту не прекращая огня, держал Волчьи Ворота, пять батальонов Коваленко и Клименко, а также отряд морской пехоты сжали фашистов в узкой долине. Завязался кровопролитный огневой бой на короткой дистанции. Бойцы били по противнику из всех видов оружия. После первых минут паники фашисты попытались оказать организованное сопротивление: сбившись в открытой долине, они залегли за камнями и стали отстреливаться, но ряды их редели с каждым часом, и кольцо вокруг них сужалось все больше и больше.

Наконец огонь почти прекратился, и начался рукопашный бой. Это было страшное зрелище. Что-то невидимое стучало, лязгало, стонало. Откуда-то доносились нестройные хриплые «ура!». По реке плыли трупы. Те мгновенно проходящие сцены боя, которые почему-то попадали в поле моего зрения (я оказался на склоне горы, где был один из пулеметных расчетов), запечатлевались с ужасающей отчетливостью, точно кадры какого-то фильма. Некоторых из людей, сражавшихся в этой долине, я знал, о других мне рассказывали потом, а многих так и не пришлось узнать.

Когда начался рукопашный бой, я сразу увидел трех моряков, бежавших впереди всех с винтовками наперевес. Они бежали неторопливо, широко раскидывая ноги, почти на одной линии друг с другом. Но вот один моряк, не добежав до немцев, упал, а два других кинули гранаты. На них наскочили гитлеровцы. Все смешалось в какой-то темный, ворочающийся между камнями клубок. Потом четыре фашиста бросились бежать, а высокий моряк с разорванной штаниной — второго уже не было видно — побежал за ними и на ходу вонзил нож в спину фашиста.

Совсем недалеко от меня пробежал красноармеец Розенблат из полка Клименко (за два дня перед этим я встретился с ним в полевом госпитале, где он брал аспирин). Розенблат бежал без винтовки, размахивая руками. Вдруг из-за дерева выскочил здоровенный гитлеровец и почти столкнулся с Розенблатом. Маленький, тщедушный Розенблат ударил его ногой в живот. Гитлеровец пошатнулся, выронил автомат и стал вытаскивать из-за пояса гранату. Но Розенблат кинулся ему под ноги, свалил на землю. Пока мы с батальонным комиссаром Дерткиным (он почему-то оказался вместе со мной) сбежали вниз, чтобы помочь Розенблату, тот уже поднялся с земли, тупо посмотрел на мертвого фашиста, схватил его гранату и побежал вперед, что-то крича…

Группа бойцов пробежала мимо нас вслед за лейтенантом Омельченко. Смуглая санитарка Бадана Кулькина протащила на плащ-палатке раненого, который надрывно стонал. Два бойца повели к селению группу пленных гитлеровцев.

Бой не прекращался до самой ночи, а когда стемнело, гитлеровцы кинулись к Волчьим Воротам и завязали упорный рукопашный бой у входа в теснину. Этот жестокий, чрезвычайно кровопролитный бой шел всю ночь. Пользуясь темнотой, гитлеровцы нащупали на правом скате высоты незащищенное место, бросились туда и, прорвав линию обороны, без оглядки побежали по теснине к селению Безымянному.

Так закончился этот бой у Волчьих Ворот. Генерал Шнеккенбургер потерял в мешке больше половины своих солдат, десятки пушек и минометов, сотни винтовок, пулеметов и автоматов. В пятом часу утра полк майора Ковалева занял свои старые позиции в Волчьих Воротах…

Утром мы с Аршинцевым в сопровождении трех бойцов объезжали поле боя.

Уже взошло холодное осеннее солнце. С дубов слетали желтые листья. Над Псекупсом голубела дымка тумана. Мы ехали по дороге, огибая Фанагорийское, вдоль реки. Строгий, торжественно-молчаливый Аршинцев, покусывая губы, осматривал долину и подножия высот.

В долине, между камнями, лежали трупы вражеских солдат. Их было множество, и лежали они в самых разнообразных позах: навзничь, на боку, привалившись к камням, поодиночке, по двое, группами. Там, где трупов было особенно много — у поворота реки, за низкой скалой, — Аршинцев сворачивал с дороги, и мы ехали по самому берегу Псекупса. По реке тоже плыли трупы. Они качались в воде, застревали между камнями, неслись вниз, к морю. На обоих берегах реки, ближе к подножию высот, виднелись тела наших бойцов.

Остановив коня, Аршинцев закурил и сказал адъютанту:

— Езжайте к майору Ковалеву и скажите, чтобы с честью похоронили убитых. Фашистов тоже похоронить, а то завтра тут нечем будет дышать.

Потом он затянулся, швырнул папиросу в реку и посмотрел на меня.

— Уже созрели дикие груши, — неожиданно сказал он, — можно будет снарядить людей для сбора фруктов… Бойцам нужны витамины.

Он потрепал шею коня и глубоко вздохнул.

— Это только начало. Тут будут жестокие бои…

Потом он нахмурился, взглянул на трупы, лежавшие на берегу, и скривил губы:

— Как бы там ни было, но отсюда противник на Туапсе не пройдет.

Шевельнув поводья, он шагом поехал вдоль реки.

Днем на поляне, возле обложенного камнями блиндажа полковой разведки, я долго беседовал с пленными. Пленных было много, больше ста человек. Они сидели и лежали группами, исподлобья поглядывая на проходивших мимо солдат и офицеров, тихонько переговаривались, а больше молчали, угрюмо опустив головы. Оживились они только тогда, когда из-за поворота лесной дороги показалась походная кухня с двумя туго завинченными котлами.

Черномазый ефрейтор, ухмыляясь, роздал пленным алюминиевые миски и ложки, а толстый повар в белом колпаке стал разливать приправленный мясными консервами суп. После обеда щеголеватый старшина вынес из блиндажа столик, табурет, уселся поудобнее, разложил бумаги и начал регистрировать пленных.

Один из пленных, пожилой рыжеусый крепыш, шаркая сбитыми башмаками, подошел ближе к столу и сказал старшине:

— Меня зовут Иоганн. Звание — фельдфебель… Я в России второй раз… Первый раз я попал к вам совсем молодым, в шестнадцатом году…

Старшина вежливо улыбнулся, понимающе кивнул головой и, не зная, что сказать, обратился к следующему. Я тронул рыжеусого за рукав, сказал негромко:

— Давайте посидим, Иоганн, покурим.