Сергей Есин - Дневник, 2006 год

В институте посидел немного на кафедре, посмотрел текущие дела, поговорили с Вл. Ал. об общих недугах. Сегодня у нас экзамены в аспирантуру. Несмотря на всю парадную суету, несмотря на нового зав. аспирантуры, мест пока только три, и на экзаменах по философии тоже было всего несколько человек; конкурса нет.

14 ноября, вторник. Семинар пришлось переносить и начинать его в двенадцать. В три часа — Экспертный совет по премии правительства России. Практически я пишу это в четверг, — так был расстроен происходящим, что даже не смог сесть за компьютер. Понимаю, что сейчас все будет описано несколько не так, как я чувствую. Ах, интеллигенция, такого от тебя даже не ожидал.

Обсуждали рассказы Вани Броновца. Я хорошо помню их еще с лета, когда прочел во время приемных экзаменов. Теперь какой-то у меня остался от них осадок недостаточности. Как и после двух рассказиков Ксении. Оба — из лучших, у обоих легкое перо, у Вани еще и чуть пристебненное. Но у обоих мне не хватает какого-то чисто русского духовного начала, менее гладкого письма. Я обязательно переговорю с ними дополнительно. Что у Вани? Это прелестный рассказ о бомже, который разговаривает с героем, и оба читают друг другу стихи, рассказ о человеке, который фейерверочно избавляется от своего имущества.

В три часа начался Совет. На этот раз я пожалел, что у меня нет полного списка членов, но здесь много тех же людей, которые заседают и на других советах: Паша Слободкин, знаменитый саксофонист Гаранян, директор хореографического училища М. К. Леонова, художники. Всего нас кажется 29 человек. Совет начался с информации: что пять отсутствующих членов уже проголосовали, среди них я отчетливо помню двоих — Оссовский и Смелянский. Я сразу же задал вопрос ведущему Совет Назирову: правомочно ли это? Мне казалось, что не совсем, потому что процедура предусматривала и некоторый обмен мнениями. Начали обсуждать по разделам. Но перед этим председательствующий очень осторожно и деликатно, предупредив, что это даже не рекомендация, попросил внимательно рассмотреть предложения, связанные с государственной политикой. У меня ощущение солидарности и понимания всеми общей ситуации. Я, собственно, пасу литературу и театр, там главные мои интересы. Все, что связано с кино, для меня видится не столь важно. Но, тем не менее, был один пункт — это фестиваль «Литература и кино», где выдвинута одна Ягибекоква. Именно по поводу этого пункта Масленников сказал, что он наиболее существенный в киносписке. И сказал, что надо бы в этот список было включить и С.Н. Есина, который является учредителем фестиваля, и 13 раз был председателем жюри. Меня просто потрясло, что наша Ягибекова «выдвинулась» не посоветовавшиь со мною. Я почти уверен, что если бы мы соеденились, то наверняка эту премию получили. Когда дошло дело до литературы, я решительно поддержал Кострова, даже позволил себе сравнить его с Дементьевым. Сказал, что Костров не только много лет тащит Всероссийский Пушкинский комитет, но в самое трагическое для страны время был со своей страной и никуда не уезжал. Забегая вперед, отмечу, что Костров получил необходимые 14 голосов (минимум был 13). А вот Т.В. Доронина их не получила. И в этом самое главное мое огорчение. Я-то абсолютно был уверен, что голоса она получит. Я говорил о ней хорошо и страстно, сравнил ее с легендарной Пашенной.

На обратном пути пришлось зайти в Комитет по культуре Москвы. Как я уже писал, Комитет хотел бы обновить состав комиссии, и у меня просили предложения по разделам кино, театра и литературы. Я предложил Масленникова, Варламова, Басинского и Колпакова. У Андрея Парватова, знающего театр, были свои кандидатуры по театру; со своей стороны я предложил Валю Федорову, единственный недостаток которой — то, что она продолжает оставаться чиновницей Минкульта.

15 ноября, среда. Почти весь день дома, занимался романом и статьей о Григоровиче. И то и другое подвигается медленно, а под вечер вместе с Ю.И.Бундиным ездили к Марие Александровне Веденяпиной, руководителю Некоммерческого фонда «Пушкинская библиотека». Фонд, кажется, возник, как финансируемый Соросом. При всей неприязни к Соросу патриотической части интеллигенции не следует забывать, что в самое суровое послеперестроечное время Сорос достаточно много сделал для спасения нашей науки, в том числе и гуманитарной. На его (частично) деньги, похоже, «Пушкинская библиотека» и образовалась. Занималась эта организация формированием, платным и бесплатным, сельских библиотек. Сейчас Фонд участвует еще и в формировании библиотек университетских: готовит каталоги и потом пересылает заказанные книги.

Пока стоял и ожидал Ю.И. возле здания Счетной палаты, с интересом наблюдал за сытыми чиновниками, входящими и выходящими из здания. Это напоминает картины, написанные Гоголем. Уловил моду больших начальников ездить в теплых машинах, без пальто. В этом есть какая-то вызывающая сановность. Выскакивая, как из кареты, чиновник, эдаким аристократом жизни, стучит каблуками, торопясь в теплое здание. Вспомнил про Гоголевское «жужжание». Возле Палаты масса машин, и, как я заметил, любимая марка здесь — «Форд». Получил представление о стороне жизни, которую плохо, или по-старому, себе представляю. Особый служивый класс, никогда не забывающий о себе. А ведь на Степашина и его Палату сейчас чуть ли не последняя надежда.

С Мариной Александровной хорошо переговорили и попили чаю с тортом. Женщина она волевая, к прекрасному и дорогому торту, который мы купили по дороге в «Седьмом континенте» — кулинарная школа Гаргантюа, — она так и не притронулась. Сами принесли — сами по два куска съели. «Седьмой континент» — тоже не мой гастроном, не мой уровень и не мой класс. Это мир достаточно богатых и, главное, не волнующихся за свое будущее людей. Здесь другие продукты, другое качество и другие цены. Мы — лакомимся шпротами и размышляем: купить копченые сосиски или какое-нибудь мясо. Пишу потому, что обзор гастрономических горизонтов поставил меня «на свое место».

16 ноября, четверг. Лег спать с ощущением некого затора в романе. Я многое «заявил», а теперь надо все разрешать, а оно не разрешается. Накануне что-то рисовал по четверной главе, но «затор-то» в пятой. Плохо идет сцена защиты, потому что хотел описать участие старых «препов», но знаю о них не так много. Можно лишь догадываться, сколько здесь было предательств, заявлений в партбюро; как отголосок былого, к тому времени, когда я пришел в институт, запомнился конфликт на кафедре у Миши Синельникова, там тоже были заявления в партбюро и прочее. Сидел над текстом, в голове пролетали варианты, понимал, что вот так сходят с ума. С отчаяния пошел в баню, и, как обычно, по дороге придумал «раздвоение» публики на мертвую и живую и набросал в записной книжке некоторые переходы. Теперь у меня остались разговоры в «невидимой части», появление бронзовых классиков и сам финал. Возвращение памятников по своим местам уже написано, и мне кажется, даже неплохо, есть мысль.