Валерий Золотухин - На плахе Таганки

Конечно, Никита, его похожесть на отца и лицом, и голосом вызывает у людей определенный круг ассоциаций, положительный, по-моему, и это окрашивает наше все пребывание на сцене мощным излучением присутствия Высоцкого Владимира. Что-то в этом есть мистическое, это не очень объяснишь словами, но о чем речь — понятно. Кто-то скажет: спекуляция, и опять у гроба, но это не так. Он сам по себе, Никита, личность не мелкая, и по росту, и по воззрениям.

За вчерашний день выучил я первый стих из цикла «Кармен». И дал себе слово: каждый день по стиху, а их 10. Будем стараться и надеяться — «не пропадет ваш скорбный труд...». Большую часть текста я выучу, хотя бы вчерне.

28 апреля 1996 г. Понедельник. Молитва, зарядка

Смехов подробно рассказывал о встрече с Барышниковым. Он видел его в танце, он с ним говорил. Барышников ему звонил и прислал стихи Бродского чеховского цикла. Как я Веньке завидую, глухо, сдержанно, но до слез. У Веньки всегда все складывается в новеллу, в формулу встреч, миниатюр. Вот когда-то Барышников обратился к нему с просьбой провести его на «Гамлета»: «Я буду танцевать Клавдия, мне надо посмотреть». Теперь, много лет спустя, Венька просит Барышникова пропустить на его концерт... При этом Барышников постоянно, всемоментно говорит:

— Иосиф сказал, что Рильке нужно читать в подлиннике.

— И ты выучил немецкий?..

— Но Иосиф же сказал...

Потрясающе.

«Я черпаю мудрость из его бестолковой жизни», — сказал Венька про меня. То, что жизнь моя бестолковая, — нет сомнения. И какую мудрость из нее почерпнуть можно — одному Веньке ведомо, но он для словца, для словоблудия трясет... Где правда, где ложь?.. Я жду рецензию на свою прозу, а он или не понимает моей просьбы, или боится написать нечто, что может быть потом использовано мной в чью-нибудь пользу. Осторожней Венька стал, понимает, с кем дело имеет.

1 мая 1996 г. Среда, мой день. Молитва, зарядка

Вчера был Иерусалим. У Стены плача, у Гроба Господня побывали мы с Никитой, оставив Вениамина у друга Яши. Я вспомнил Старый город, арабские ряды... Мы встретили туристов из С.-Петербурга, учителей, бывших пионервожатых и комсомолок. Они удивлялись себе и хихикали — дескать, покупают крестики, освящают их, в «те времена» выгнали бы давно из партии и отовсюду... Хотел им сказать: благодарите Ельцина и демократов и голосуйте за них... Да чего агитировать этих старых комсомольских бл...?!

Концерт прошел хорошо, хотя, мне кажется, уровня второго концерта по энергетике и слаженности мы уже не достигаем. Много болтовни — Венька, а теперь уже и Никита много говорят, это тормозит. Хотя, учитывая интерес и любопытство публики к облику, образу Никиты, за счет него нам, думаю, многое прощается, не замечается. Страшно много зрительского внимания тратится на рассмотрение (рассматривание), расшифровку этого генетического явления. К тому же в зале вчера сидела бабушка его Нина Максимовна.

Ей 84 года, и она каждый год (а быть может, второй всего) летает сюда. «Это мой курорт», — сказала она вчера. Ну что можно сказать об этой породе? Остается позавидовать — она была в хорошем настроении. Я не выходил к ней, чего-то боялся, но Никита меня позвал: «Там бабушка вас ждет!»

Ночью к Никите пришел Маленький Бабай — Мишка Ефремов. Стучался сначала ко мне, но я голосу не подал. Хохотали, шумели, потом куда-то ушли. Я слышал только поминутное обращение к Никите — Бабай. У них Большой Бабай и Бабай Маленький — детки знаменитых родителей. Теперь Никита, кажется, отсыпается.

Прекрасное (удивление и восхищение Никитой) интервью с ним — просто умница и достойнейшее своего отца произведение человеческое.

3 мая 1996 г. Пятница. Молитва, зарядка

Никита в 6 утра ворвался ко мне с Маленьким Бабаем М. Ефремовым и его женой Евгенией, которая тут же сказала:

— В. С., как вы можете спать в такой духоте? У вас же есть кондиционер...

Я стал спешно открывать жалюзи, окно... Мишка размахивал бутылкой, спрашивал штопор. Но вскоре Никита, представив меня как народного из народных, извинился, и они ретировались.

Таня Шрайман, журналистка, брала интервью. Дал я ей журнал «Юность». Она много спрашивала об Эфросе и Губенко, Филатове и Любимове. Подарил «дневники» о Высоцком.

6 мая 1996 г. Понедельник. Молитва, зарядка

Родители Смехова — 84-летний отец и 78-летняя мама — с 1990 г. живут в Ахене, в Германии, с дочерью Галкой. С 1990 года! Я ведь не знал. Конечно, вся ориентация Смехова была на эмиграцию, и была давно. Но теперь он об этом не думает, кажется. У Галки-Глаши лекции в Америке, у него там же какая-то постановка. Потом опера в Германии и т. д.

Наши концерты имеют успех. Говорят, такого давно не видали — ни Жванецкий, ни Хазанов, не говоря о других гастролерах, так не радовали, таким разнообразием, глубиной, красотой!! Алексин: «Ничего подобного я в Израиле не видел!»

Я выполняю наказ жены — пишу роман о любви. Но, поскольку бедна моя фантазия, перипетии романа я претворяю прежде в жизни. Паразитирую на любимых, но заказ во что бы то ни стало выполнить хочу, пусть ценою жизни. Что я горожу?

15 мая 1996 г. Молитва, зарядка

Исторический день — я выезжаю на первый съемочный день «Не валяй дурака, Америка!».

На репетиции «Годунова» с Колпаковой шеф, глядя на мои кувырки и фортели пластические, спросил:

— Сколько тебе лет, Валерий?

— Пятьдесят пять.

— Молодец...

— На кого равняемся! У меня в запасе еще семь лет.

— В каком смысле?.. Почему?

— А в смысле родить наследника. Вы в 62 года...

— Да-да...

И шеф воспрянул, раздухарился. Стал Насте под Светкину видеокамеру пластику оттягивающую, танцующую с носка показывать.

— Здорово! Такое впечатление, Ю. П., что вы заряжаетесь еще на одного наследника.

8 июня 1996 г. Суббота. 21 час

Я в Переславле, в номере 415, после, по-моему, достаточно удачной съемки.

Я начал новый дневник — это значит, я начал новую страницу своей жизни. Предыдущие два я закопаю на 21-м км по возвращении отсюда. Но, к моему удивлению и несчастью, может быть, 21-й км больше не существует, т. е. он существует, конечно, но нет столба, а на том месте под деревом все разровняли и что-то построили, так что, если закапывать, надо отходить перпендикулярно метров на десять.

А потом, глядишь, то место зальют бетоном и похоронят мою страшную хронику навеки. Нет, так дело не пойдет. Я не могу с ними расстаться просто так, они должны быть где-то рядом со мной. Что-нибудь придумаем.

Главное — в Турции я прошел по лезвию ножа, и шеф в присутствии дорогого свидетеля сказал в антракте:

— Молодец Валерий!.. Скромно, деликатно и, я бы даже сказал, благородно. А от меня этого дождаться... ты знаешь.