Василий Соколов - Избавление

Неловкость первого ощущения быстро улетучилась, и Алексей принял спеленатого сына на руку. Держал с величайшей осторожностью.

- Не урони, Алешка. Боже упаси, уронить, - приговаривала Верочка.

- Да будет тебе! Будет!.. Как я уроню? Выдумаешь такое! - с напускной небрежностью отвечал Алексей.

Верочка будто только сейчас спохватилась, что у Алексея ведь одна рука, нечаянно может и выронить, и тотчас переняла сына.

- Ой, что же ты, малец, наделал? Он тебе китель обмочил, - засмеялась она.

- Ничего-ничего, ишь бутуз какой! Угу-угу, - тянул Алексей. Верунька, а смотри, у него какие глаза. Голубые-голубые!

- Голубые они будут, пока молоком кормлю. А там станут твои, карие.

- Он на тебя похож.

- Говорят.

- Знамо, на мать... Счастливый будет, - уверял Алексей и вдруг спросил обеспокоенно: - А где же наша мама?

- Картошку, кажется, на дальней делянке полет. Да нет, сено поехала стожить. Дожди у нас, может отаву прибить, и сопреет. Без кормов нынче, как без хлеба.

- Хлеб-то есть?

- Перебиваемся. Выдали на трудодни по килограмму, обещают еще. Покуда же на твой аттестат больше кормимся.

"Вот тебе и запас ржаного хлеба", - подумал Костров, но ворошить нехватки не время, зачем омрачать приезд. Заговорил о другом, стараясь придать веселость тону:

- Как я истосковался... По травам, сено бы убирать...

- Попытаем. Только уговор: я косить, а ты будешь таскать пучки в кучи, - мельком взглянув на его руку, сказала Верочка.

Алексей помолчал, затем кивнул согласно и спросил:

- А сынульку с кем оставим?

- Мама побудет, она пуще глаз следит, - сказала Верочка. - Правда, смешно и печально... Намедни качает она люльку, я за водой к колодцу ходила. Вертаюсь, слышу, бац что-то об пол. Такой грохот и - крик матери. "Мама, что с тобой?" - зову. Вбегаю в комнату, а на полу и мать и люлька...

- Что случилось? - в нетерпении спросил Алексей.

- Случилось, хоть плачь. Оборвался крюк вон с той прогнившей потолочины, ну и бацнулась люлька. Спасибо, крюк не попал по головке. Наделал бы бед этот треклятый крюк.

Алексей нахмурился, враждебно глядя на потолок.

- Теперь опаски нет. Отец накрепко вбил крюк в матицу.

Спустя день, собрались все вместе и затеяли пир горой. Откуда только взялись кушанья: блины Аннушка затеяла из пшеничной муки, а моченую антоновку, помидоры и вилками засоленную, хранившуюся с прошлого года капусту принесла Пелагея Егоровна - умелица она по солениям овощей! - да и Алексей к столу выложил из чемодана консервы, мясные и колбасные, итальянские сардины в длинных и плоских баночках. Прослышал и Демьян о приезде Алексея, которого величал двоюродным братенем, и ему не перечили принимали это за чистую монету, хотя на самом-то деле какой же он брат седьмая вода на киселе! Ну, дело, в конце концов, не в том. Раз прослышал, приплелся, хромая, будь гостем, садись, Демьян, за стол. Нет, родственничка этим не ублажили, он молча заковылял к себе домой и притащил кусок крепко просоленного сала и бутыль самогона.

- Сало сгодится на закуску, а эту... сивуху уберите, - попросил Алексей.

Бились о потолок пробки из толстых бутылок шампанского, лилось вино через край, пили, заедали, хрустели моченой капустой.

- А-а, это не по мне, Аннушка, куды ты подевалась... Дай крепача моего. Победу справляем! - гудел Демьян, завладевший столом.

Он налил себе полный стакан, Алексею тоже плескал трижды, хотя тот и отставлял, даже пытался запрет изложить на свой стакан ладонью. Сваты Игнат и Митяй выражали молчаливое неудовольствие буйством Демьяна, они сидели рядом чинно, засунув за ворот рубахи холстяные полотенца, сидели, переглядываясь, и на радостях подмигивали друг другу. "А что я тебе, сват, говорил, сойдемся, - выражали глаза степенного и рассудительного Игната. Гляди, какую дочку твоему сыну подарил". А в глазах Митяя читалось: "Ну, не похваляйся Веркой. Хороша девка, ничего супротив не скажу. Только и мой-то Алешка - гляди, какой статный, герой, весь в орденах, в звездах... А что рука покалеченная, так это же... война".

Словом, сваты поминутно переглядывались, выражая мысли одними глазами.

Под общее внимание и хохот столом овладел Демьян.

- Слухай, Алексей, - Верка, жена твоя ненаглядная, подтвердит, потому как на ее глазах карусель творилась, - говорил Демьян, размахивая руками во всю ширь стола. - Значит, узнаем: крышка германцам и этому Адольфу с челкой, канцлеру империи... Победа, значит, наша. Привез эту весть в село районный уполномоченный милиции товарищ Дьяков. Но мы-то сами с усами. По радио давно прослышали, что сражения на лестничных клетках рейхстага ведутся... Ждем не дождемся полной капитуляции. И готовимся. Ломаем голову: как отмечать, чем? - сокрушался Демьян. - Вам на фронте легко: зарядили винтовки, вколотили по снаряду в пушку, дернули за шнур - и салютуй. Гром победы раздавайся. И в Москве салютище отгрохали - ого! Из тыщи орудий палили... А нам в селе-то хлопотно: ружья, а где их сыскать? развел руками Демьян. - Значит, салют не могет состояться. Какой же, прости душу грешную, салют, коль нет шумового, можно сказать, оформления. И тут нашлись храбрецы-добровольцы. Полезли на колокольню, привязали там рельсу и давай по ней гвоздить молотом.

- Скажи уж по-честному, твоя, Демьян, затея, - вмешалась Аннушка. Даже переполох нагнал своим звоном. Думали, опять пожары, как встарь.

- А что, плохо получалось? Неплохо. И даже очень шумно. Как гвоздану об рельсу молотом, так искры брызжут во все стороны. По сю пору в глазу сидит оказия...

- Окалина, - поправил Демьяна Игнат. - Кончай балагурить, дай людям выпить да закусить.

Разлили вино по стаканам и стопкам, пили с тостами и без тостов, за здоровье молодоженов.

- Горько! - гаркнул Демьян, и, хотя опьянел, его поддержали и активно закричали:

- Горько! Горько!..

Пришлось Алексею и Верочке вставать, пришлось, ко всеобщему удовольствию, целоваться. И не один раз, а многократно и крепко.

Игнат и Митяй по-прежнему не теряли достоинства; Игнат потому не позволял лишнего, что не хотел в глазах односельчан прослыть дурно, а Митяй - не ударить в грязь лицом перед сватом и, конечно, перед молодоженами.

Куролесил один Демьян.

- Во, башка, чуть не позабыл, - стукнул он себя по лбу, отлил водки в стакан, но пить не стал. - Выдержку треба поиметь, - сказал себе под нос и вскинул на всех глаза: - Так о чем гуторил? Ага, о салюте... Как победу отмечали. Между прочим, все было: и самогон варили, и бабы белугами выли, и... и... почтенный Митяй разумно затеял покатать по селу кое-кого на дрогах...

- Угомонись ты, ишь развязло, языком-то мелешь, - незлобиво попеняла пристроившаяся на уголке Аннушка.

- Истинно. Ни убавить, ни прибавить. Я ж тебя люблю, Митяй, окаянный ты мой, закадычный друг-брат, - и Демьян полез целоваться к Митяю, едва не свалился с ног, но удержал равновесие, как-то тупо поглядел поверх стола, набираясь сил, и продолжал: - А молчать не могу, потому как охота вон ему, Алешке, узнать, как мы справляли энтот мировой день ци-ци... вилизации, еле выговорил Демьян заплетающимся языком. - Берет он артельные дроги напрокат. Лошадей-то по наряду отпускали, так он сам впрягся, ну и подъезжает к собственной избе. Кричит Аннушке: "Старуха, выходи из хоромин!" Вышла она, а Митяй усаживает ее силком на дроги, допрежь подстилочку трухнул, чтоб мягче сидеть ей... Сам впрягся в дроги, ухватился вот этими... ручищами за оглобли, ну и пошла скакать... А что в этом грешного, кто ему мог перечить? Никто. По случаю праздника... Катал-катал...