Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

только с владыкой Никодимом, но и с его преемником на Ленинградской кафедре.

Некоторые архиереи – особенно в советское время – много думали о деньгах. Мне довелось взглянуть на собрания панагий, принадлежавших некоторым «советским» архиереям, на собрания произведений искусства, в том числе из презренного жёлтого металла, а также серебра, фарфора, – это были невообразимые богатства. Имена не будут названы. И мне показывали такие собрания с гордостью, желая продемонстрировать высокие культурные запросы и осведомлённость в искусстве [622] .

К владыке Никодиму Коля Тетерятников относился с почтением. Как-то поздней осенью владыка выходил из храма после службы и в сопровождении первой пары иподиаконов направлялся к машине. Сильный порыв ветра закружил намётку митрополичьего клобука, и Коля с трудом сумел её поймать. «Стихия!» – со значением сказал он митрополиту, открывая дверцу автомобиля. Владыка часто любил рассказывать об этом эпизоде.

Владыке часто поступали книги, переданные в епархию по завещанию. Книги шли в академическую библиотеку; после кончины митрополита туда же поступило и его личное собрание. Однажды владыка привёз из Австралии оригинальный сувенир; кобра обвивает мангусту в смертельной схватке. У митрополита Антония это был бы экспонат № 1, и за чашкой чая (китайский фарфор) он объяснял бы, что это – «прижизненный подлинник». А митрополит Никодим, насытившись экзотикой, попросил меня составить текст дарственной бумаги, и вскоре «сладкая парочка» была отправлена в музей антропологии и этнографии Академии наук.

Кстати, та поездка в Австралию не обошлась без приключений. В середине 1970-х годов в этой стране всё ещё была сильна «вторая волна» российской эмиграции: «перемещённые лица», «остовцы», власовцы, бандеровцы. Духовно эмиграция окормлялась на приходах Русской зарубежной Церкви и других юрисдикций, враждебных Московской патриархии. И тут – «визит доброй воли» митрополита Никодима и сопровождавшего его архимандрита Кирилла (Гундяева)!

Эмигрантские круги переполошились; и сюда дотянулась «рука Москвы»! В аэропорту стояли пикетчики («Тикайтэ с ридной Австралийщины!»), и даже была попытка нападения на святителя. Один из «недобитков» подбежал к владыке и пытался ударить его плакатом по клобуку. О. Кириллу удалось «поставить блок», и удар был отведён. Вечером по Би-Би-Си сообщили об этом инциденте, добавив, что один из членов делегации (о. Кирилл) получил серьёзные увечья. Мама о. Кирилла не находила себе места от волнения, но «пострадавший» не знал о сложившейся ситуации. И только через два дня, позвонив в Ленинград, помог ей обрести спокойствие.

В Белоруссии в годы правления архиепископа Антония (Мельникова) было закрыто множество храмов, упразднена семинария в Жировицах. «Зомбированный ЧЕКой», он боялся даже давать рекомендации молодым людям для поступления в Ленинградскую и Московскую духовные школы. Абитуриентам-белорусам приходилось добывать нужные бумаги в других епархиях. Вот типичный пример, – свидетельствует владыка Лев, архиепископ Новгородский и Старорусский: «После завершения воинской службы при подготовке к поступлению в семинарию возникли сложности: из Белоруссии, где жили мои родители, поступить было невозможно. Минский митрополит Антоний посоветовал мне уехать в другую епархию» [623] .

А в Ленинграде всё было иначе. Вспоминает протоиерей Игорь Мазур, преподаватель Санкт-Петербургской духовной академии. Его призвали в армию из первого класса семинарии, сразу после отказа сотрудничать с «органами». При увольнении в запас замполит запугивал его: «Забудь о семинарии, не позорь Вооружённые силы!». В Ленинграде такая же «накачка» шла от уполномоченного. Последняя надежда на личную встречу с владыкой Никодимом. Выслушав «вопль души», митрополит сказал: «Хочешь учиться? Будешь учиться!». Всё остальное он «взял на себя». А сколько было таких отказников? И за каждого владыка «ложился на амбразуру»…

А в это время в Минске бережно сдувалась пыль с подлинного «Гарднера»; гостям демонстрировался севрский и мейсенский фарфор. Словно в Евангелии не сказано: «Собирайте себе сокровища на небе… Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:19–21).

В 1978 г. художественное собрание было бережно перевезено в город на Неве и расставлено в архиерейских покоях. И вот уже в этих стенах звучат вопросы, которые были бы немыслимы в устах владыки Никодима.

– Отец архимандрит! Почему Вы не купите крестик с украшением? Предлагают недорого, всего за 15 тысяч. (Справка для тех, кто не жил в эпоху застоя – стабильности: 15 тысяч рублей по тем временам – это стоимость двух автомобилей «Волга» по госцене.)

В следующий раз – о машинах.

– Отец архимандрит! Почему Вы не купите машину?

– Я в «железки» не играю.

А на память приходит афоризм: «Если у тебя есть хотя бы одна фарфоровая чашка, то ты уже несвободен». Но озвучить это – значит бросить открытый вызов: такое не забудется.

Незадолго до кончины митрополит Антоний сделал опись своих чашек и статуэток, чтобы потом они перешли «на баланс» епархии и стали ядром церковно-археологического кабинета. Но надо ли говорить, что сразу же после его смерти всё это было «приватизировано» архиерейской хозобслугой? «Не собирайте себе сокровищ на земле, где воры подкапывают и крадут…» (Мф. 6:19).

Выигрывая качество

Владыка Никодим любил цитировать слова Бисмарка (передаю смысл по памяти): «Мы делаем историю, а дело историков – оправдывать наши действия». Сам митрополит называл это – «проломить стену». Так, в начале 1970-х годов он добился зачисления в академию автора этих строк, уже имевшего высшее светское образование. По тем временам это был вызов режиму: если выпускник престижного физфака говорит идеологам из Смольного – «нате!», «я возвращаю ваш портрэт» – значит, «неладно что-то в датском королевстве». Брешь в стене была пробита, и вскоре в пролом хлынули математики, физики, филологи, биологи, экономисты, не желавшие служить прогнившему режиму.

Но всё же щупальца режима доставали нас и за церковной оградой. Приближается праздник Рождества Христова, впереди череда архиерейских богослужений. А в моём почтовом ящике – не рождественская открытка, а повестка в военкомат. После окончания вуза прошло три года, и, будьте добры, – на двухнедельные сборы на военной кафедре в ЛГУ. Игнорировать нельзя – заберут на двухмесячные, и мало не покажется. Показываю святителю предписание: архиерейский иподиакон должен освежить в памяти устройство безнадёжно устаревшей радиолокационной станции и поупражняться в стрельбе из пистолета. Со стороны владыки – полное понимание: «Сполняй долг!» (он любил иногда употреблять простонародные словечки).

И вот начинается запредельный бред: днём – на стрельбище бьём по мишеням из «Макарова», а в навечерие Рождества Христова выхожу с рипидой в свите архиерея. В канун Богоявления – лекция «О роли партийных органов в Вооружённых силах». Правда, здесь удалось отбиться, – выручил однокашник по физфаку: отметил моё имя в списке присутствовавших на «промывке мозгов».