Сергей Есин - Дневник, 2004 год

Очень некрасиво ведет себя Кучма, все время говоря о компромиссе. Какой здесь компромисс? Если один выиграл, то другой проиграл. Если кто-то вбросил три миллиона голосов — а попробуйте сделать это незаметно, то скажите, кто вбросил, и объявите победителя, проявите хоть отчасти мужскую волю. Мне кажется, что Кучма всё время ходит с мокрыми штанами. Впрочем, это уже известная нам форма советского сервилизма.

30 ноября, вторник. Утром заседал в министерстве культуры на коллегии по наградам. Всё прошло быстро, за три часа, и произвело на меня хорошее впечатление. Я еще не совсем огляделся, но справа от меня увидел Смелянского и Армена Медведева, напротив — Гараняна и всё знающего Пашу Слободкина. Ведет — Надиров, прекрасно понимающий состояние искусства Ленинграда, люди все чрезвычайно компетентные и знающие. Наконец-то в министерстве культуры появился фильтр, который может чётко определить, достоит ли человек звания народного артиста России или заслуженного деятеля культуры. Народу было довольно много, поэтому есть какая-то определенная объективность. По крайней мере, и главному хореографу Кубанского хора, и главному хормейстеру звание народного артиста присвоили. Не без моего, кстати, нажима. Я этот коллектив видел в Иркутске, когда гостил у Распутина.

Днем обсуждали Марка Гасунса. Я послушал семинар на гипотетическом опросе всех ребят: что бы они выбрали из украинской эпопеи для рассказа, очерка, романа? Дескать, сидит в издательстве большой скучающий начальник, а вы приходите к нему со своей идеей. Каждый должен был объяснить в двух словах — концепцию и заголовок. Кое-что было интересно. Но сам я сказал ребятам, что писал бы только о том огромном честолюбии, сжигающем главных персонажей, которые даже во вред стране готовы настаивать на своем праве и желании рулить. А тем временем с корабля летят паруса, трещат борта, ломается руль. Вообще-то, меня интересует только одна личность — Юлия Тимошенко, особенно в разрезе её замечательной коммерческой деятельности. Она для меня главная героиня. Кстати, по телевидению сообщили, что она практически не может выехать ни в одну страну мира, в России её приглашает зайти в гости прокуратура, а в Америке уже сидит её подельник. Вот, как говорится, такие дела.

Что касается Марка, то за три с половиной года он, конечно, великолепно выучил язык. Его проза образна, изысканна, он много пишет о детстве и о своих юношеских переживаниях. Но проза эта холодная, это проза человека с лупой, нежели человека страстного. Добротный писатель получился. А вот писателя с большой буквы — еще нет, нет писателя с выраженным сознанием и собственной душой. Хотя, в принципе, проза Марка духовна, хотя и не одухотворена.

Вечером — 50 лет Саше Клевицкому. Поехал на вечер в Концертный зал «Россия». Это длилось довольно долго, три часа. Самым талантливым образом Саша сыграл роль большого композитора. Из концертных номеров более всего мне понравился, естественно, Витас и то, как пела Анна Резникова. Когда певица думает о душе, а не о том, как у нее руки-ноги двигаются и как она подтанцовывает, когда женская страсть — подлинный адреналин, как настоящее сливочное, а не синтетическое масло, — вот тогда и бывает хорошо. Но, в принципе, Саша сделал много, и звание он получил справедливо, — он создал большой образ, где был и подход к людям, и сердечность, и улыбка — слава Богу, это тоже немало. Не Моцарт, но фигура в нашем искусстве вполне определенная. В концерте со знаковой пошлостью, но с лучшими чувствами очень неудачно выступил Лион Измайлов, было произнесено чуть ли не слово «яйца». С банкета я ушел почти сразу же, хотя мне пришлось выступить. Я сидел с полным ртом, и тут меня назвал Коля Денисов, а врать в искусстве я не умею, да и столько о Саше уже наговорили хорошего, что я повернул в иную сторону — принялся говорить о его человеческих свойствах. И, в частности, вспомнил его речь на президиуме РАО, как он призвал тогда идти до конца и воевать с открытым забралом, как гладиатор. Пришлось даже назвать его «московским бультерьером», а кто-то даже произнес: значит, Саша собака?

Но хорошо помню и еще два эпизода этого вечера: когда Семён Резник прочитал стихи о лжедрузьях (тема, на которую я много думаю), и когда Александра Николаевна Пахмутова в своем слове сказала, что главное свойство мужчины в творчестве — умение отказаться. Я очень хорошо запомнил эти ее слова, жаль, что не знал, вернее, не до конца понимал эту идею раньше. Отказываться от лишнего, отказываться и отказываться.

1 декабря, среда

Конец ноября и весь декабрь — это самое тяжелое для меня время: конец года, конец семестра, театральный сезон в разгаре, все после лета стараются закончить свои дела, а я, бедный, никому, как всегда, не могу отказать. Я отчетливо понимаю, что когда-нибудь человек, сунувший нос в мой Дневник, скажет: «Ах, Сергей Николаевич, милый уставший лицемер, какую прелестную светскую жизнь он ведет!» Даже В.С., до которой уже стало доходить, что эти мои «удовольствия» и «стремления к искусству» на самом деле разведка того мира, в котором я живу, еще и кусок моей работы, и вот даже она, как воспитанница и небожитель 60-х годов, воспринимает заграницу, поход в театр, званый обед — как нечто близкое к удовольствию. С каким бы наслаждением я это «удовольствие» променял на то, чтобы сидеть дома, смотреть в окно на падающий снег, поливать цветы, весь день что-нибудь есть, то и дело подходить к компьютеру или к пишущей машинке… Вот так я и живу.

Вчера наконец-то приехал Лев Иванович, привез мне в подарок маленький Кёльнский собор. Это хороший подарок, много раз я видел этот собор воочию, а теперь буду с удовольствием рассматривать эту маленькую пластмассовую, а может, и каменную, композицию. Тем не менее я крепко Льва Ивановича отругал за то, что он уехал в Германию и оставил свой участок работы, а вернее, спланировал, чтобы избежать приемных экзаменов в аспирантуру, аттестацию и проч., и дело даже не в том, что это пришлось выполнять и делать мне. А где твое собственное любопытство? Во время разговора я даже разошелся и устроил маленькую истерику. Я не на грани срыва, но отчетливо понимаю, что осталось не так много, и просто хочется пожить на даче, с собакой, заниматься в саду, а делать, как некоторые ректоры, приезжающие на работу раз в неделю, — я не умею. Я, конечно, развел богадельню, это касается и некоторых проректоров, и некоторых кафедральных работников. Все замечательно говорят о Родине и чувстве долга, но подхватываются и убегают с работы, потому что считают, что доделали свои дела, которые лежат у них на столе. Но ведь остаются дела по работе со студентами, с преподавателями, остается дело просто пройти по коридору и погасить за студентами свет, поздороваться и поговорить, посмотреть, какие документы есть на кафедре… А потом подойдет аттестация — и все опять с удовольствием сбросят это на меня, как и в прошлый раз, когда Александр Иванович даже из проректоров ушел, только чтобы аттестацию самому не делать и в ней не участвовать. Это тяжело еще и психологически, потому что приходят люди, которым надо показать твою работу, для этого требуется смелость и даже мастерство, чтобы доказать свою точку зрения.