Ханну Мякеля - Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского

Ознакомительный фрагмент

Кем же были эти мистические они, о которых мне приходилось столько слышать? Разумеется, КГБ, партийная аристократия и оппортунистические пособники обеих коалиций. Оказалось, что для выезда за границу Успенскому пришлось сдавать экзамен в тайной полиции. Успенского рассматривали и удивлялись, а затем ему было рассказано о капитализме, о характере и опасности этого строя. Капиталисты были врагами коммунистов даже в дружественной Финляндии. Последовали и требования. Успенскому нужно было не только отметиться в посольстве, но и написать подробный отчет о своей поездке, то есть заниматься некоторым шпионажем. Его даже предупредили о том, что красивые женщины, которые станут его соблазнять интимными отношениями, наверняка окажутся шпионками. Так что сексуальных отношений следовало избегать.

Я не сразу поверил в последнее, а затем все-таки понял, что Успенский и тут говорил правду. Ах, любовь, ах, женщины, которые были озабочены лишь подрывом коммунизма. На нас эта информация произвела почти комическое впечатление, которое можно описать фразой из «Дяди Федора»: «Это понравилось всем. Особенно Шарику».

Умелый переводчик, то есть Рийтта, был для нас и для Успенского спасательным кругом, ибо когда Успенский набирал скорость, этот трактор, созданный его же собственным воображением по имени Тр-тр-Митя, — ничто не могло сдержать. Фильтрационная система до поры до времени работала хорошо, пока Успенский в одну из последующих поездок не оказался один в Турку, куда он отправился посмотреть театральное представление по «Дяде Федору». У меня тогда просто-напросто не было времени сопровождать его, хотя он и надеялся. Незнакомый местный переводчик на пресс-конференции старательно перевел мысли Успенского даже о Брежневе. Брежнев определенно был клоуном, как можно было заключить из характеристики Успенского, хотя он говорил отчасти о своей книге «Школа клоунов». Упоминание Брежнева в связи с этим было не самой высшей мудростью: крупный лидер мог даже при старческом слабоумии через своих помощников причинить много зла. Лидеров нужно лизать, а не оказывать им сопротивление. Помните об этом, подданные!

Только сейчас я начал получать представление о том, каким на самом деле было его положение. Я понимал, что Успенский заслужил свою участь чем-то иным, нежели просто тем, что был самим собой. Поскольку книгам не давали выходить к читателю, а его карьеру стремились задушить, он не без основания конфликтовал со своим Союзом писателей, то есть с его руководителем Михалковым и подручным Алексиным. Он сумел высказать, что о них думает. А русский язык богат на крепкие слова.

Из всех организованных в честь его книг торжеств прочно запечатлелся в памяти именно этот дебют Успенского, то есть открытие эры свободы. Атмосфера была замечательной, люди сияли и источали дружелюбие. Эдуард говорил, переводчик переводил, люди сначала улыбались, а вскоре разражались смехом. На Эдуарда же, насколько я помню, впечатление произвели, как и позднее неоднократно, Туомас и Хелена Анхава — и темный костюм Туомаса, его белая сорочка и галстук и спокойно-статный облик. А также Пааво Хаавикко, Пульму Маннинен и Кристина Порккала. И кто только не производил еще! Красивые молодые женщины попадались на каждом углу, обязанности хозяйки выполняла Марья (для Успенского Марры) Кемппинен; было угощение, было тепло. Мороз забылся, а Дед Мороз только-только стучался в дверь. Весь зал был полон послушных детей — «Дядю Федора, пса и кота» уже читали все присутствующие. На подобных приемах это было необычно: чем читать, легче послушать и посмотреть на писателя — виновника торжества. И то лучше всего издали.

Пиар-менеджер издательства «Отава» Тууламарья Кервинен (позднее Исониэми) организовала программу и составила расписание, которое надлежало соблюдать. На следующий день была согласована поездка на поезде в Тампере. Там, на месте, у Эдуарда будут брать интервью для телевидения. Мы с Мартти, разумеется, отправимся с ним — и по нашему собственному желанию, и по просьбе Успенского. Мы проводили Успенского до гостиницы и разошлись.

И был вечер, и было утро: день второй. Мы с Мартти забрали Успенского из гостиницы Tomi (призраки надзорной комиссии ему не мешали), проверили, все ли в порядке у виновника торжества, и отправились пешком мимо все новых «Березок» на вокзал.

Я помню, что в поезде нам досталось целое купе с закрывающейся дверью, такое, куда поместились мы все. Из издательства «Отава» к нам присоединились Тууламарья Кервинен и Марья Кемппинен; эти две ягодки (по-фински игра слов — maija ягода и Marja женское имя). На пустое место в купе у двери уселся незнакомый мужчина с серьезным и деловым видом. Хватало разговоров, шуток, которые пришлось переводить Мартти — я не умел переводить анекдоты, которые рассказывал Успенский. Была и выпивка — немного нашлось в сумке, которую принесли наши пиарщицы. Мы поднимали тосты за Эдуарда, за поездку, за удачу, за приятный день. Предложили и незнакомцу, но тот отказался. Ну, присутствовать ему все-таки пришлось, раз уж сидел на своем месте и с охотой слушал разговоры. А они становились все более обрывочными.

Какого мнения, собственно, был обо всем этом Эдуард, он не говорил. Сидел в компании как именинник, явно смущенный всеобщим вниманием, хоть и едва ли был этим огорчен. Хозяева радовались, а гость на это не обижался. Главное, чтобы хозяевам было приятно — одна из бесспорных максим Мартти Ларвы; Ларвы, которого Эдуард в свое время очень близко узнал.

Когда по мере приближения Тампере мы наконец спросили у мужчины, чем он занимается, то услышали, что в его задачу входит, в частности, наблюдать за порядком в поездах и смотреть, чтобы в них не выпивали… От этого ответа Успенский онемел, когда ему перевели, а остальных в нашей компании он лишь рассмешил. Ведь мужик ехал с нами, словно уже один из нас, чувствовал себя комфортно и ухмылялся. И был в отпуске, если я правильно понял. В качестве благодарности он получил книгу Успенского с автографом, так как Тууламарья — La Toulousette, как я ее называл, — в соответствии с обязанностями пиарщицы везла с собой помимо провианта еще и книги.

Поездка на телевидение начинала явно нервировать Успенского. Сейчас это кажется удивительным, особенно ввиду того, что со временем я узнал: опыта выступлений, в том числе и на телевидении, ему уже тогда было не занимать. Литература в Советском Союзе была сопряжена с публичными выступлениями, и этими навыками особенно должны были обладать поэты и детские писатели. С другой стороны, дети — всегда особенно критичная и честная публика. Если текст не нравится, он не нравится, как бы взрослый его ни исполнял, — даже если учительница хвалит и благодарит. Положение Эдуарда было иным: он уже написал много веселых стихов, которые знал наизусть и которые умел по-настоящему хорошо исполнять. Задолго до публикации в Советском Союзе своих произведений он стал известен как артист: на различных культмассовых мероприятиях детям читалось что-нибудь из творчества, декламировались стихи, велись беседы с детьми. Но теперь мы были в Финляндии. Язык чужой, люди чужие. Он окажется полностью во власти переводчика, переводчика, которого никто из нас не знал. Как быть, как жить? Внезапно Успенский стал похож на человека, заблудившегося в тайге и потерявшего дорогу домой.