Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

Внутренний вид аптекарского магазина. Задняя стена — шкафы со множеством банок, пузырьков и коробочек. Рекламные плакаты. Стойка с лекарствами. Перед стойкой шесть покупателей. За стойкой владелец магазина и его жена. Оба в белых халатах и шапочках. Когда четыре покупателя выходят, то двое — высокий и плотный — быстро ныряют за стойку и в дверь, ведущую во внутренние комнаты.

Расфасовочное и рецептурное отделение. Столы, плитки с колбами и белыми сосудами, весы. Большая мойка. Плотный и высокий моют руки и быстро скользят дальше.

Гостиная квартиры аптекаря. Не столе все приготовлено для чая. Вошедшие садятся за стол.

— Ты его выругал, надеюсь, Иштван?

— Да.

— Как следует?

— Протер с песком!

— Правильно. Нарушение указаний — преступление. Но молодец парень. Ничего не скажешь, оперативно сработал. Далеко пойдет…

— Если не…

Иштван делает выразительный жест.

— Да.

Входит жена аптекаря, говорит:

— Здравствуйте, товарищи! — жмет обоим руки и разливает чай.

— Кстати, Иштван, пошли Сергея на день в Амстердам. Работа с полковником входит в опасную фазу. Все может случиться. Ты меня понимаешь? Сергей может выбыть из строя, и его место в фирме временно должен занять ты. Пусть он подготовит твой приезд!

Торопливо входит аптекарь.

— Я на минутку, товарищи! Забежал пожать всем руки: нельзя же так… Мы же все люди…

Степан и Иштван крепко жмут старику руку.

— А магазин? Смотрите не…

— Минуточку. Вы заметили в расфасовочной стулья, ведра в углу и зонды? Ведь фармацевт — я, а моя Кэтль — медицинская сестра и лаборантка. Теперь она берет кровь, желудочный сок и мочу на анализ: если, не дай бог, полиция заметит, что кто-то заходит за стойку и остается у меня на полчаса, то будет разумное объяснение!

Он счастливо улыбается.

— Ловко? Это мы придумали, Кэтль и я!

Новые улыбки и рукопожатия.

— Кэтль, запиши посетителей в журнал и получи деньги!

Все смеются. В магазине хлопает входная дверь с колокольчиком.

— Бегу! До счастливого свидания, товарищи.

Солидная дверь в огромном деловом доме. На двери медная доска с надписью: «SA RISEL EXPORT & IMPORT».

С сигарами в зубах Сергей и герр Капельдудкер сидят в глубоких кожаных креслах. Через открытую дверь слышится дробь пишущей машинки, видны занятые делом молодой человек и девушка.

— Хе, герр Люкс, вы не поверите, когда я вам скажу: старый герр Капельдудкер вступил в боевую организацию и уже борется с проклятыми гитлеровцами!

Сергей неприятно поражен.

— Вот это мне совсем не нужно, герр Капельдудкер! Я человек мирный, политикой не занимаюсь и вовсе не хочу, чтобы нашу фирму полиция взяла под наблюдение как антигитлеровское гнездо. Мне нужны деньги и только деньги. Ну рассказывайте скорее, что вы тут натворили!

Герр Капельдудкер самодовольно улыбается. Он не спешит с ответом и, видимо, смакует эти минуты.

— Сурочка Френкель, идите себе сюда!

Входит прехорошенькая рыжеватая девушка и скромно останавливается у двери.

— Смотрите, герр Люкс! Вы ничего не замечаете?

— Гм… Нет.

— Хорошенькая?

— Очень.

— Так вы слушайте дальше. Сурочка, вы можете уходить. Сюда из Берлина прибыл штурмфюрер Зигфрид Лёльке с заданием переписать всех евреев, сбежавших сюда из Германии. Мы заочно приговорены к смерти. Лёльке начал втираться в нашу среду. Заявил, что женат на еврейке, она уже будто бы посажена в лагерь, что он сам наполовину коммунист, наполовину сионист. Но Амстердам город не очень большой, и уже через неделю связь герра Лёльке с гитлеровским консульством была установлена. Вы меня поняли, герр Люкс? Тогда наша организация решила действовать!

Улыбаясь, герр Капельдудкер блаженно закрыл глаза и пустил облако дыма.

— Вы застрелили этого мерзавца? Черт знает что! Я требую…

— Хе, зачем стрелять? Сурочка Френкель, очень честная еврейская девушка, заманила герра Лёльке в бар, а хозяин бара, герр Френкель, папа Сурочки, совершенно бесплатно напоил герра Лёльке до бесчувствия. Потом Сурочка затащила совсем пьяного штурмфюрера в одно частное заведение, которое я вам не назову. Сурочка принесла в номер еще бутылку шнапса и влила его в рот этому коммунисту и сионисту. Когда Сурочка стала медленно раздеваться, то герр Лёльке уже смертельно спал. Вот тогда настала минута мщения!

— Не тяните, repp Капельдудкер! Вы его задушили?

— Чтобы он задушился сам, герр Люкс! Сурочка оделась и вышла, а в комнату вошел очень уважаемый у нас раввин реб Пинкус Шмохес. Я спрашиваю: что делали в одной комнате молодой штурмфюрер и старый раввин? Так они приятно провели время: штурмфюрер спал, а раввин сделал ему обрезание! Одно мгновение, когда было больно, штурмфюрер заворочался на постели и пробурчал «Гайль Гитлер!», но опять заснул, а реб Шмохес поставил ему в паспорте на первой странице, как раз под германским орлом и свастикой, штамп: «Обрезан по иудейскому обряду»!

Герр Капельдудкер залился счастливым смехом.

— Что вы думаете, герр Люкс? Все наши евреи имели веселые дни! И теперь мы вспоминаем и смеемся. Что делать, теперь такое время! Жизнь — это борьба, герр Люкс!

— Но не такая. В этой истории главное то, что вы тронулись с места. Скоро нащупаете правильный путь. Как вы из-за такого пустяка поставили под угрозу фирму, себя и нас?

Сдерживая смех, Сергей делает недовольное лицо.

— Объявляю вам строгий выговор, герр Капельдудкер, предупреждаю, чтобы больше этого не повторялось. Я вас потом научу, как надо мстить. А пока займемся делом: времени у меня мало.

Поздний вечер. Машина Сергея. Почти темно — чуть светят далекие фонари и луна. Нервный шепот Альдоны:

— Сергей, ты надел тапочки и перчатки?

— Все на месте.

Спокойный голос Ганса:

— Камфарой смазал?

— Все в порядке!

Голос Ганса:

— Не приведи нам сюда полицейского.

Невеселый смех. Голос Сергея:

— Приготовиться! Оружие?

— В руках.

— Глушители?

— Надеты.

Голос Ганса:

— Ни пуха, ни пера!

Голос Сергея:

— Ладно. Сигнал! Внимание! В случае чего стреляться под подбородок!

Два голоса:

— Вечные напоминания… Знаем сами…

Сергей выскальзывает вон. За ним Альдона с пистолетом в руке. Громкий шепот Альдоны в темноту:

— Сергей, береги себя!

Кабинет Гаэтано. Темно, только полосы неяркого лунного света протянулись из окон на ковер. Две темные фигуры: посветлее — Греты, потемнее — Сергея. Он весь в черном, чтобы скорее и легче скрыться в темноте.