Корабли и люди - Иван Георгиевич Святов

января 1940 года меня вызвали из Таллина в Кронштадт к командующему флотом, который объявил мне, что я назначаюсь командиром шхерной флотилии, организуемой из канонерских лодок, бронекатеров и бригады морской пехоты. Флотилия должна была действовать в финских шхерах совместно с сухопутными частями армии и обеспечивать с моря безопасность её флангов.

В этой должности я пробыл около месяца. Война окончилась, формирование флотилии приостановили, и вместо неё был создан отряд шхерных кораблей.

В отряде лёгких сил

Весной 1940 года меня назначили начальником штаба отряда лёгких сил (ОЛС), который базировался в курляндской Либаве. ОЛС состоял из двух крейсеров, «Киров» и «Максим Горький», двух лидеров эскадренных миноносцев, «Ленинград» и «Минск», и двух дивизионов эскадренных миноносцев («Гордый», «Гневный», «Грозящий», «Сметливый» и «Стерегущий»).

Эти корабли были новейшей постройки 1936–1939 годов и значительно отличались от старых миноносцев типа «Новик» по своим гораздо большим боевым возможностям, и по вооружению, и по мореходным качествам, в том числе скоростью хода.

Командовал ОЛСом контр-адмирал Фёдор Иванович Челпанов, отличный моряк, очень умный и способный человек, но самодур. Служить с ним было трудно, его требования часто выходили за грань разумного. А ОЛС был соединением новым, состоял из кораблей, только что вступивших в строй и с морской точки зрения совершенно сырых, неотработанных. Надо отдать справедливость Челпанову: он в очень короткий срок сумел их подготовить, «сплавать» соединение и сделать его по-настоящему боевым.

В кампанию 1940 года мы много занимались артиллерийскими стрельбами, торпедными атаками и минными постановками. Большое внимание уделялось совместному плаванию в составе всего соединения и днём и ночью. В середине лета, когда в прибалтийских республиках сменился режим и установилась советская власть, мы блокировали побережье с целью исключения иностранного вмешательства. Расскажу один эпизод.

Корабли латвийского флота стояли в ковше завода «Тосмарэ» со своими командами. Фёдор Иванович отдал мне приказание исключить возможный их прорыв через канал в море, установить буксир «Олсовец» на выходе в канала с задачей таранить выходящие из акватории завода корабли. Я проинструктировал старшину «Олсовца» Менькова.

Буксир стоит день, затем получает приказание покинуть канал с отменой задачи таранить. Проходит ещё день, Меньков к крейсеру не возвращается. Я на катере прошёл в канал и обнаружил, что он стоит на своём посту с прогретой машиной. Спросил Менькова, почему он здесь стоит. «Товарищ капитан 2 ранга, я всё равно протараню подводную лодку».

Пришлось категорически потребовать, чтобы Меньков приступил к своим обязанностям старшины посыльного буксира, что он сделал с большой неохотой, покидая боевой пост и бормоча: «Всё равно протараню…».

Я уже отметил, что Фёдор Иванович являлся очень способным человеком. Он одновременно окончил два факультета академии: артиллерийский и командный и ясно представлял себе характер будущей войны на море, что, видимо, мало соответствовало его личным планам и желаниям.

Челпанов поставил себе целью уйти с кораблей на берег, на преподавательское поприще. Летом он обострил свои отношения с Военным советом флота, вплоть до прямого невыполнения приказаний. Его отстранили от должности и предполагали отдать под суд. Дело до суда не дошло, и его назначили преподавателем академии.

Мне было приказано временно вступить в исполнение должности командира ОЛСа, что я и сделал. Но в августе я заболел желтухой и лежал в постели на квартире. В это время разразился десятибалльный шторм от зюйд-веста. Беспокоясь о состоянии кораблей, стоявших в просторном аванпорту Либавы, открытом для ветров и волн с моря, на первом буксире, невзирая на болезнь, я пошёл на крейсер «Киров».

Это был легкий артиллерийский крейсер с девятью 180-мм орудиями в трех башнях, спущенный на воду в 1936 году, то есть совсем новый. Прототипом ему послужили итальянские легкие скоростные крейсера, соответствующие современным техническим и военным требованиям.

Так, в Центральном конструкторском бюро возник проект 26, который дал превосходный результат: прототип подвергся серьезной корректировки на прочность и непотопляемость, а вооружение значительно усилено, так что «Киров» вполне можно уже отнести к типу тяжелых крейсеров.

Командовал им мой хороший, ещё по училищу, друг капитан 3 ранга Алексей Васильевич Волков, довольно опытный моряк и отличный организатор. Поднявшись на корабль, я обнаружил, что крейсер сдрейфовал со своего места примерно на полтора кабельтова. Я предложил Алексею Ивановичу переменить место стоянки.

– Я так и думаю, уже подняли пары и прогрели правую машину, – ответил Волков.

– При таком ветре сниматься с якоря под одной машиной нельзя (корабль стоял на двух якорях), приготовьте к съёмке обе машины, – приказал я и пошёл в каюту переодеваться. Только я успел одеться, как услышал, что на палубе заработали шпили и якорь-цепи загрохотали о палубу. Я поспешил подняться на ходовой мостик.

– Вторую машину прогрели? – спросил я командира.

– Нет, не надо, Иван Георгиевич, – ответил командир.

– Экстренно приготовьте вторую машину, – приказал я уже раздражённо, – и прекратите выбирать якоря!

На клюзах к этому времени осталось метров по пятидесяти якорь-цепи, и корабль развернуло ветром влево градусов под сорок от направления ветра. Ветер же дул в борт корабля, и его стало сносить к берегу. Правая машина в этой обстановке оказалась совершенно бесполезной, а от кормы до берега оставалось всего метров двести.

Чтобы остановить дрейф, командир приказал стравить обе якорь-цепи, а когда их стравили и наложили стопора, они натянулись до предела. В это время налетел шквал ураганной силы, и обе якорь-цепи лопнули одновременно.

Командир дал средний ход правой машиной, положил руль право на борт, надеясь, что корабль на среднем ходу послушается руля и повернёт вправо. До песчаного берега оставалось уже не более ста метров. В левое машинное отделение непрерывно шли приказания ускорить ввод в действие левой машины.

Наконец, когда до берега осталось метров двадцать, телеграф левой машины показал её готовность. Алексей Васильевич сразу же поставил ручку телеграфа на полный ход назад – решение совершенно правильное, но исполнение запоздалое.

Командир вышел на левое крыло мостика посмотреть, как будет вести себя корабль. С кормы поступило донесение: «С левого борта до камней пять метров»!

Раздумывать было некогда, командир – на крыле мостика, я стоял рядом с телеграфом, поэтому немедленно после доклада поставил ручки телеграфа на «стоп» и приказал вахтенному командиру записать в вахтенный журнал, что я вступил в командование кораблём, как этого требует корабельный устав, когда вышестоящий командир непосредственно вмешивается в управление кораблём. Через минуту крейсер коснулся левым бортом грунта и прочно сел на мель.

Двое суток дул неослабевающий ветер, в правый борт били волны, не позволявшие производить эффективные работы по его съёмке с мели, и только на