Король пиратов. Удивительная история Генри Эвери и зарождение Золотого века пиратства - Шон Кингсли

Первый крупный приз пиратов – Fateh Muhammed – принадлежал Абдулу Гафуру, самому богатому и влиятельному купцу Индии, который контролировал четверть судоходства в Сурате. Этот магнат владел 34 кораблями и собственной частной пристанью. Приезжие торговцы слагали стихи о великолепии его грандиозного дома и знаменитых садов[226]. Александр Гамильтон, английский предприниматель, говоривший на нескольких азиатских языках и проведший 35 лет в Ост-Индии, знал Гафура как человека, который «вел торговлю, равную Английской Ост-Индской компании, ибо мне известно, что он снаряжал за год более двадцати кораблей от 300 до 800 тонн, и ни один из них не имел товаров меньше чем на 10 000 фунтов, а некоторые из них – на 25 000»[227].

Захват Fateh Muhammed стал большой удачей и должен был наделать много шума во всем Индийском океане. Пираты посягнули на одного из самых могущественных торговцев страны. Лишь один человек в Индии обладал еще большим могуществом – падишах Аурангзеб. Эвери вытряс из капитана Fateh Muhammed превосходные новости: «Все корабли Джидды ушли другим путем, позади остался только флагман из Мекки, очень богатый корабль»[228].

Fancy отбуксировал судно Абдула Гафура к берегу и через день уже покачивался на якоре у Сент-Джонса, в сорока лигах или в восьми-девяти днях плавания от Сурата. Это происходило 28 сентября 1695 года. Пираты подсчитывали добычу, когда дозорный на мачте заметил паруса: на полной скорости шло огромное судно[229] водоизмещением 1600 тонн – «Ганг-и-Савай» (или Gunsway), самый большой корабль во всем Сурате, крупнейшее из судов правителя империи. В трюме хранилась выручка за товары Индостана, проданные на рынках Мохи и Джидды. Одна популярная баллада так вспоминает тот день:

Корабль возвращался из Мекки, где плыл Великий Могол,

И сто миллионов добычи законной лежало в трюме его.

И Эвери с товарищами с «Портсмута» и «Жемчужины»

На быстрых кораблях, облегченных судах

Гнались за добычей по миру,

И был он пройдоха, грабитель, подлец, негодяй,

Длинный Бен Эвери[230],[231].

«Ганг-и-Савай» поднял флаги Моголов и приготовился защищаться, обратившись орудиями правого борта в сторону гораздо меньшей «Причуды». Спустя шестнадцать месяцев после превращения военного судна в пиратское фрегат вступил в жестокую, хотя и скоротечную схватку. Сначала Эвери стрелял из своих пушек с безопасного расстояния. Некоторые члены его команды, отчаянно желавшие оказаться в центре схватки, переживали, что «их капитан отнюдь не такой герой, каким поначалу казался»[232], что он проявит нерешительность и не рискнет связываться с хорошо вооруженным противником. Они ошибались. Эвери уже «решил атаковать корабль, даже если бы он был полон дьяволов, как был полон людей»[233].

Не выглядевший честным бой Давида против Голиафа[234] превратился в «безнадежное сражение», как впоследствии докладывал падишаху капитан Gunsway[235]. Индийский корабль – 80 пушек, четыре сотни солдат и четыре сотни мушкетов[236] – представлял собой настолько мощную плавучую крепость, что не нуждался в конвое для защиты. Это было то самое свидание с судьбой, о котором Генри Эвери мечтал с подросткового возраста, – тот момент, когда он разбогатеет и прославится. «Причуда» приблизилась к судну империи. Экипаж «Ганг-и-Савай» был плохо обучен, а пушки не готовы к бою. Первое восемнадцатифунтовое ядро царапнуло бизань-мачту пиратского флагмана, не причинив особого вреда. Следующий бортовой залп имперского судна вообще не дал результатов. Противники «палили из пушек так беспорядочно, что мы сразу увидели, что они не разбираются в своем деле», поняли пираты[237].

Затем случилась беда. Одна из пушек «Ганг-и-Савай» разорвалась. Осколки металла разлетелись по палубе, убив трех или четырех человек и ранив бесчисленное множество других. Палуба Gunsway превратилась в арену крови, криков и хаоса. В то же время Эвери сопутствовала удача. Залп одиннадцати бортовых орудий превратил грот-мачту индийского корабля в спичку[238]. Гордость и слава падишаха стала легкой добычей.

Не теряя времени, пираты бросились на абордаж. Наибольшее сопротивление они встретили на высадке, когда люди правителя моголов «очень пылко стреляли по нам и метали ядра, чтобы поджечь наши паруса и все остальное»[239]. Лишь один человек из экипажа «Причуды» получил рану. Но этот подъем адреналина оказался напрасным. Капитан Мухаммад Ибрагим окинул взглядом остервенелых английских, голландских, датских и французских пиратов и удрал в подпалубные помещения. Остальные члены команды побросали свои сабли и трусливо последовали за ним, «скрывшись под люками и вопя как оглашенные»[240].

Пытаясь в отчаянии отсрочить неизбежное и спасти свою шкуру, Ибрагим нацепил тюрбаны на турецких наложниц, которых купил себе в Мохе, сунул им в руки клинки и приказал сражаться[241]. Эвери захватил «Ганг-и-Савай» за два часа, потеряв всего одного человека. Погиб 21 подданный падишаха Великих Моголов, включая Нур Мухаммада с телохранителем Сейидом Юсуфом и наложницами, а также Мухаммада Юсуфа Тураби. Еще 20 человек получили раны, в том числе духовный учитель Мухаммад Благословенный[242]. Это был великий день.

Целую неделю пираты обшаривали огромный корабль с сокровищами падишаха, упиваясь «бездонным морем богатств», пока новоиспеченный король пиратов не удостоверился, что все доски оторваны и все тайники осмотрены. Только после этого «Ганг-и-Савай» отпустили, и он доковылял до порта Сурат, при этом купцы и путешественники на нем были «совершенно разорены»[243].

Если не считать трусости, индийский флот не продемонстрировал ничего; суда шли хаотично, отрываясь от конвоя, когда заблагорассудится. «Флот Индостана» имел слабое представление о плавании в строю. Командиры вели себя как маленькие боги, стремясь первыми добраться до рынка, а затем первыми вернуться домой, чтобы продать товар нетерпеливым покупателям. Корабли Абдула Гафура придерживались иных правил. Его торговцы в Мохе пользовались особыми льготами при уплате таможенных пошлин и поэтому могли позволить себе задерживаться на рынке и скупать запоздавшие грузы по минимальным ценам. Поскольку его суда были самыми быстроходными на маршруте Сурат – Красное море, они обычно обгоняли тех, кто отправлялся в Индию раньше них[244]. Беспроигрышная экономическая политика. Однако в сентябре 1695 года она сработала в обратную сторону.

Королевские грузовые суда вроде «Ганг-и-Савай» тоже жили по собственным правилам. Они походили не на чумазых торговцев, а на королевский двор в море, перевозя родственников падишаха и аристократов, которые слушали музыкантов, наслаждаясь кофе и персидскими фруктами. Восемьсот паломников на борту также замедляли движение плавучего дворца. Во время последующего похода в Красное море в апреле 1701 года «Ганг-и-Савай» отстал от остального флота на