Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

Утром подали карточку В. П. Буренина, я обрадовался, но вместо Буренина вошла дама, которая извинилась, что употребила такое средство. Барцалу в лицо дала. Приставал к ней, будто «отличное контральто». Не знаком ли я с Кузнецовым, с Гир.? Говорила, будто посол предлагал ей 100 фр., а у нее описана квартира за 700 фр. Плакала. На шляпке блестящие крылья бабочки.

…У нас еще нет свободы лошадей и экипажей, свободы костюма и обуви. А вдруг не пропустят на извозчике на праздник? Странные русские мысли на каждом шагу! В Париже рабочей толпе везде дорога. Подковы лошадей без шипов.

25 мая.

Татищев рассказывал свою историю с Люси Бетман. Банкир, владелец Ариадны, Даннекер. В Вене с княгиней Меттерних, у ней 14–15 л. дочь. Замок на Рейне. Поэтому девушки знакомы, Меттерних и Бетман. Поехал в Пешт. Телеграмма Новикова — ехать с депешами к Александру II. Увидел на скачках Франца Иосифа. Кланяются царю. Приехал во Франкфурт в консулу. Царь на два дня запоздал, встречает приятелей, англичан, с которыми был знаком. Один ухаживал за Маргаритой Ротшильд. У него бал. Татищев не едет. В 4 ч. ночи приезжает. Приглашал на пикник в Висбаден. Знакомство с Люси. Встреча с Гербертом Бисмарком, которого просит сказать Вильгельму. Вильгельм принимает его, знакомит с графиней Меренберг, дочерью Пушкина. Говорит, что не один, а с Бетман. «Хочу познакомиться». Татищев передает Бетману. Радость общая. Приглашают приехать на обратном пути. Во Франкфурт не едет, а едет в Вену. Встреча в Париже, ложа в цирке. Видит Люси. Отстает от Меттерних. Князь говорил ему в Вене: пора «обвенчаться». Дипломаты по закону не могут жениться на иностранках, но всегда это обходят. Уезжает во Франкфурт, живет у Бетман. Объяснение с родителями; с Люси, с Ариадной. Встреча со Скобелевым, который только что женился. Телеграмма Новикова приезжать — восточный вопрос. Уезжает, послал письмо. Разрыв. Сходится с теперешней женою, ребенок. Смерть Бетмана, который просит ее выйти за Шванебаха. Встреча при объезде Европы, в Вене. Очень интересные подробности. Рассказывал прекрасно.

Слух о Дурново, будто выходит в отставку.

26 мая.

Прочел, что собирается митинг протеста по поводу приговора суда по делу самоубийцы Савицкого, в субботу. Завтракал со Скальковским, ходили с ним в отель Друо. Встретил Маковского, говорили насчет цен картин и других вещей. Он прав, говоря, что нападки на то, что дорого платят за картины, никуда не годны. Кому это вредит?

27 мая.

Заходил Любимов. Вечером с Татищевым в Булонском лесу. Рассказывал о жене Корвина. Она выпросила себе концессию после войны у старого Адлерберга, который был уже слеп, на панораму Карса и продала ее Французской компании за 40 т. Потом явилась в Петербург продавать шампанское от какого-то фабриканта. Жила с дочерью, воспитанною в Германии, учила ее французскому, английскому и немецкому языкам, чтобы сделать из нее гувернантку. Понесла письмо на почту. Нет марки. Молодой человек, англичанин, предложил ее. Вышла за него замуж.

В Café de la Paix, мой портрет рисовал карандашом француз, за 2 франка. Пришли де-Роберти с женой и Скальковский. Портрет жены де-Роберти. Старик с седой бородой, согбенный, продавал «Chansons superbes» — желтые книжечки, другой — каламбуры; молодой — веера деревянные. — «Вот купите в Тверь», — говорит де-Роберти. — «Вся Тверская губ. удивится», — говорит продавец по русски. Подошел еще молодой человек, предлагал рисовать портреты. Оказался тоже русский. Вероятно, оба евреи. Вспомнил, что в Биаррице в прошлом году были русские продавцы мехов, а один одеяла из оческов шелка выдавал за московские; а мне говорил, что покупал их в Лионе: «Bonnes marchandises!»

29 мая.

Вчера был в театре. Шла пьеса «Jeanne la Reine». Ну, уж трагедия: чепуха невероятная, местами бессмысленна, но имеет успех. Актеры ни слова по простоте. Г-жа Дудлей в 4 акте минут 20 ревет, бегает по сцене, видит призраки, кричит, ломается, — просто беда. В последней сцене она хорошо гримируется старухой, и есть места у нее недурные, но таланта на грош. «Маленькая Год», играющая Катарину, пожалуй, лучше всех. Вормс постарел, Ламбер (Apiarias) школы Муни-Сюлли. Все напыщенно, изломано, и ни у кого ни слова правды. Французы в комедии мастера, но трагедия у них просто невозможная чепуха. Мне было смешно в разных трагических местах.

30 мая.

Скачка в Лоншане. Тысяч 200–250 (?) народу. Экипажей тысяч 15–20, в разных аллеях растянулись страшно, на несколько верст. Мальчишки и взрослые. Чтобы привести экипаж 5 фр. Разъезд продолжается 2 1/2 ч. Я вернулся в половине восьмого. Экипаж разыскивал два часа. Наряды. Одни они несколько миллионов. Кормилицы с грудными детьми, целыми семьями. Продавали и частные люди билеты на вход с надбавкой. У кассы длинный хвост в несколько рядов. За решеткой ряд будок тотализатора. Около них толпы. Богатый народ. Всех положений. В одном углу каскад воды. Экипажи, шляпы, зонтики, наряды — чудесная рамка.

Вечером в Jardin de Paris. Вход 10 фр. «Ils out doublé le bureau». Хохот, танцы, крики. Веселятся, как пьяные, но не пьяны. У нас сейчас была бы драка и скандалы. Здесь шутки все понимают. Человек 40 мужчин и человек 10 женщин, взявшись за руки, с криком пробегают, крича: «Vive le midi».

Salut militaire — поднятая нога. Grand ecarté — раздвинутые ноги. Славянский помощник директора полиции, все это изучал и делает в совершенстве. Женщина поднимает юбки, показывая штаны до талии, мужчина берет женщину и, поворачивая ее головой вниз, показывает на воздухе. Около танцующих группы. Хохот, апплодисменты, браво. Встретил Лабунскую, говорит, что приглашена в оперу за 1000 фр. в месяц. Она была с приятелем Алек. Петр. (он агент по закупке металлов; говорит, что назначено свидание с Ал. Петр. в С.-Морисе, где и в прошлом году они были вместе), который познакомил со своей подругой.

Встретил Скальковского и опять Лабунскую с тем же и ловким французом, незаконным сыном Анатолия Демидова. Обеднел, бедняга, мать его наследовала милл. после одного скупца Карташова, который повесился или застрелился.

Видел индийского принца со свитой, в сюртуках и в белых чалмах, которыми закутывают шею и часть лица. С ним два англичанина.

Гор. Петербург ничего не делает. Забывает, что всякие расходы на благоустройство в сущности производительны. Требуют капиталов, рабочих. При Наполеоне говорили, что Гаусман разорил Париж, 800 милл. долга, а в сущности он его обогатил, сделал более гигиеничным и доставил работу массе рабочего населения. Петербург дохнет, как Вена. Берлин не определился. Уж это не немецкий город и еще не общеевропейский, но жителей в нем больше, чем в Петербурге.