Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания - Леонид Генрихович Зорин

на Большом рынке. Мне кажется порой, что в жизни моей так и не было любви, той, от которой перехватывает дыхание.

КЛОДИЙ. Книги будут сожжены, а авторов отправят в изгнание. Завтра это может коснуться тебя.

ДИОН. «Завтра»! Что мне думать о «завтра»?!

КЛОДИЙ. Боже, как глупеют величайшие умы, когда рядом оказывается женщина.

ДИОН (смеясь). Как они расцветают, Клодий!

КЛОДИЙ. Ты слышал, что цезарь велел называть себя богом?!

ДИОН. Что мне бог, если я нашел человека!

КЛОДИЙ (озираясь). Тише ты… Парфянский осел!

ДИОН (обнимает его). Я нашел человека! Я нашел человека!

Занавес.

2

Торжественный вечер у Домициана. Небольшими группами стоят гости. Негромкий взволнованный разговор.

– Вы в этом уверены?

– Самые точные сведения.

– Откуда же?

Собеседник молча показывает пальцем на потолок.

– Тогда – другое дело.

– Источник надежный, не сомневайтесь.

– Молчу, молчу. Бедняга Дион…

– Император в ярости.

АФРАНИЙ. Я и сам в ярости.

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. Я это предвидел. Это не могло длиться до бесконечности.

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Дион – неблагодарнейшая скотина, вот что я вам скажу. Будь я на его месте, цезарь не разочаровался бы в людях.

– Он здесь?

– И он, и Мессалина…

– Поделом ему! Не ценил такого отношения!

– Друзья мои, здесь Сервилий!

– Невероятно! Он осмелился?

– Значит, воля цезаря была такова.

– Разумеется, его позвал император.

– В конце концов, он прав, Сервилий – полезный человек.

– Однако он писал Луцию хвалебные песни.

АФРАНИЙ. Да, но ведь это его профессия…

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. В самом деле, каждый делает что может. – Тише… Вот он и сам…

Появляются Сервилий и Фульвия. Их радушно приветствуют.

АФРАНИЙ. Привет, Сервилий, привет, Фульвия. До чего нам всем приятно вас видеть.

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Давненько вас не было. Как здоровье?

СЕРВИЛИЙ. Бедняжка Фульвия что-то хворала…

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. Но ничего серьезного, надеюсь?

СЕРВИЛИЙ. Нет, чисто женское. Уже все в порядке.

АФРАНИЙ. Надо отпраздновать ее выздоровление. Завтра вы обедаете у нас.

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. А послезавтра – у меня!

Входит Лоллия.

ЛОЛЛИЯ. Фульвия, радость моя, вы уже здоровы?

ФУЛЬВИЯ. Лоллия, я стосковалась по вас.

Они бурно целуются. Мужчины окружают Фульвию.

СЕРВИЛИЙ (улучив мгновенье, еле слышно обращается к Лоллии). Не знаю, как Фульвии, а мне вас действительно недоставало.

ЛОЛЛИЯ. Занятно – оказывается, я рада вас видеть.

СЕРВИЛИЙ. Это правда?

ЛОЛЛИЯ. У вас красивая голова – было б жаль, если б вы ее потеряли.

СЕРВИЛИЙ. Представьте, мне тоже. Красивая или нет, я к ней привык. (Еще более понизив голос.) Как поживает мой друг Дион?

ЛОЛЛИЯ. Это все, что вы хотели спросить?

СЕРВИЛИЙ. Есть еще вопрос – когда мы увидимся?

ЛОЛЛИЯ. Приходите позавтракать со мной, если вам удобно.

СЕРВИЛИЙ. Вы – великая женщина, я это знал.

Уходит вместе с Фульвией.

АФРАНИЙ. Что ни говорите, а без Публия Сервилия Рим не Рим.

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Друг мой, вы даже не предполагаете, как вы правы.

АФРАНИЙ (самодовольно). Мой ученый секретарь – умнейший из вольноотпущенников, а послушали б вы, сколько раз на дню он говорит, что я прав.

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН (прикладывая палец к губам). Мессалина!..

Входит Мессалина. У нее, по обыкновению, растерянный, озабоченный вид.

Привет, достойнейшая!

МЕССАЛИНА. Бога ради, вы не видели Диона? Я его потеряла.

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Я всегда говорил, что Диона надо держать в руках.

МЕССАЛИНА. А я всегда говорила, что здесь семейному человеку не место. Слишком много тут потаскух. (Видит Лоллию.) Ах, Лоллия, и вы здесь? Не встречался ли вам мой муж?

ЛОЛЛИЯ. Может быть, и встречался, Мессалина, не помню. У меня уже в глазах рябит от чужих мужей.

Обе уходят в разные стороны.

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. Идет Дион, я исчезаю…

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Я с вами, Танузий.

Оба уходят.

АФРАНИЙ. Гуляй, паршивец, недолго тебе разгуливать. (Уходит.)

ГОЛОСА. А он изменился…

– Щек у него совсем не стало…

– Должно быть, он все-таки что-то чувствует…

– Ну вот еще… Он всегда был таким…

Зал заметно опустел. Появившийся Дион подходит к стоящему в дверях Бибулу.

ДИОН. А, приятель, ты здесь?

БИБУЛ. Я – на дежурстве. Меня сменит третья стража.

ДИОН. Ну как служится?

БИБУЛ. Что тебе сказать… Благодаря твоей защите цезарь простил меня за то, что я видел его в тот день. Но похоже, мне в самом деле стоило покинуть Рим.

ДИОН. Ты так думаешь?

БИБУЛ. Да и тебе со мной вместе.

ДИОН. Почему же?

БИБУЛ. Он так смотрит на меня, что я тревожусь о тебе.

ДИОН. Не волнуйся, ничто мне не угрожает. (Живо.) Прошу тебя, стань-ка за дверь, приятель.

Бибул выходит. Дион стремительно бросается к показавшейся Лоллии.

Я вас не вижу какой уж день…

ЛОЛЛИЯ. Это вы?! Вы меня испугали…

ДИОН. Простите… но стоит мне прийти к вам, и я узнаю, что вас нет дома.

ЛОЛЛИЯ. Мой дорогой, у меня много дел, вам-то это известно. Слава богу, мужа у меня нет, и я могу себе это позволить.

ДИОН. Лоллия, не пытайтесь казаться такой несокрушимой. Я знаю вас лучше, чем вы себя сами. Вы – беззащитное существо.

ЛОЛЛИЯ (ошеломлена). Мой друг, вы все-таки ненормальны.

ДИОН. Может быть, поэтому я вижу то, чего не видят другие. За вашей деловитостью кроется усталость, за общительностью – одиночество. Вас окружает мир, мечтающий вас проглотить, ведь красота не вызывает здесь иных желаний. Вы беззащитны, Лоллия, и я призван вас защитить.

ЛОЛЛИЯ (холодно). Подумайте, как защитить себя, смешной человек. Сдается мне, самое время об этом подумать. (Уходит.)

ДИОН. Я ее обидел… но чем? (Задумывается.)

Входит Клодий.

Похоже, она меня не любит.

КЛОДИЙ. Он тебя не любит, это важней.

ДИОН. Кто?

КЛОДИЙ. Домициан.

ДИОН. Неужели и ты считаешь, что любовь господина важнее любви подруги?

КЛОДИЙ. Чудак, твоя жизнь в опасности. Об этом шушукаются все гости.

ДИОН. Вот как?

КЛОДИЙ. Каждая сплетница в городе это знает. Только ты глух и слеп.

ДИОН. Так ты предупредил меня? Спасибо.

КЛОДИЙ. Я не понимаю твоей усмешки.

ДИОН. Ты очень достойный человек, Клодий, ведь у тебя нет желания творить зло. Ты очень честный человек, Клодий, когда тебе не хочется произнести правду – ты молчишь. Ты очень умный человек, Клодий, – ты не станешь биться за безнадежное дело. Ты очень счастливый человек, Клодий, – проживешь сто лет и умрешь с гордо поднятой головой. Спасибо тебе – и