Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения - Брезгам Галинакс

ей-богу, и лучше, и приятнее иметь дело с живым телом, а не с мертвым! Верно, Бенвенуто?

– Нет, Понтормо, ты не прав, и ты, Бенвенуто, тоже, если думаешь, как он, – разгорячился раскрасневшийся от выпитого вина Антонио. – Вы упускаете главное. Искусство должно стремиться к идеалу, – в этом его цель искусства и предназначение. Через искусство мы приближаемся к Богу; через веру, конечно, в первую очередь, но и через искусство; впрочем, вера – это тоже искусство. Чем идеальнее творение, тем больше в нем божественного, а Бог – высший гений, как мы все это знаем… Что я хотел сказать? Да, – надо стремиться к идеальному! Но чтобы создать идеальное, необходимо знать до тонкостей то, за что ты взялся, дабы не допустить ошибок и не отойти от идеала.

– Более того, нужно постичь основы мироздания и его законы, созданные Господом, – назидательно произнес Андреа. – Без знания этих законов искусство превращается в попытки сумасшедшего сварить вкусную кашу из пшена, перьев и малярной краски.

– Как умно вы рассуждаете! – язвительно заметил Понтормо, скрестив руки на груди. – А я вам на это отвечу, что искусство определяется вкусом заказчика: наш клиент – наш закон! Захочет мой заказчик мадонну внеземной чистейшей красоты – напишу ему мадонну, захочет он грудастую шлюху с бесстыдно раскинутыми ногами – напишу ему шлюху! А уж приемами письма я владею, будьте спокойны, изображу все, чего он, почтеннейший, изволит – от натюрморта до батальной сцены! Итак, клиент нами повелевает; публика – бог искусства!

– А ты что молчишь, Бенвенуто? Ты согласен с Понтормо? – Антонио, сверкая глазами, возмущенно стряхнул кудри со лба.

– Э, друзья! Вы только не подеритесь! Пожалейте меня, я сегодня уже дважды побывал в сражении! – замахал руками Бенвенуто. – А что до вашего спора, то можете немедленно проколоть меня шпагой, но я ни с кем из вас не согласен. Ты, Антонио, говоришь не об искусстве, а о религии; ты, Андреа, – о науке, а ты, Понтормо, – о ремесле. А искусство, настоящее искусство, не подчиняется уставу, не поддается препарированию, не продается толпе. Оно порождается творцом и останется вечной тайной творения.

– Ну, и этот туда же! – пробурчал Франческо, залпом опрокинув свой стакан. – Что за охота вести мудреные разговоры такой жаркой ночью, да еще при расставании. Оставьте ваши ученые беседы для умников из университета; они много лет там учатся, чтобы ответить на вопрос – можно или нельзя рисовать на картине грудь у богородицы, кормящий младенца Иисуса.

Бросьте, друзья, скоро рассветет, и мы с Бенвенуто отправимся в путь, – так давайте же пить и веселиться! Хотите, я спою вам прощальную песнь, посвященную нашему городу? Стихи мне написал один мой знакомый офицер. Он уверял, что сам сочинил их, но врал, конечно, – куда ему писать стихи, он и говорить – то не умеет; вот ругается он здорово, такие обороты заворачивает, что сердце радуется! Слушайте же и подхватывайте припев:

Монахам и озорникам,

Менялам, нищим и аббатам,

Гулякам, шлюхам, дуракам,

Девчонкам юным, старым фатам,

Красавицам щеголеватым,

Умеющим себе блюсти,

И сутенерам вороватым

Кричу последнее прости.

Девицам, заголившим срам,

И их случайным провожатым,

Буянам, пьяницам, ворам,

Разносчикам молодцеватым,

Шутам, веселым акробатам,

Которых трудно превзойти

В прыжках, в хожденье по канатам,

Кричу последнее прости.

Ищейкам, этим гнусным псам,

Зубастым, сытым и мордатым,

Я тоже должное воздам,

И прямо в морду этим катам

Таким рыгну я ароматом

Какого не перенести.

Всем прочим, бедным и богатым,

Кричу последнее прости.

Пропев в третий раз «последнее прости», Франческо с грохотом разбил об угол стола свою глиняную кружку, закричал: «Прощай, Флоренция!», и вдруг издал звук, который не принято издавать в обществе. Его друзья сморщились, а Франческо бешено захохотал и завалился на лавку.

– Ему ударили камнем по голове, – пояснил Бенвенуто извиняющимся тоном.

– Видимо, последствия того удара не прошли для него даром, – прошептал Андреа, с сожалением глядя на хохочущего Франческо.

* * *

На следующее утро Джованни пошел в Городской Суд. Там он дождался заместителя председателя судебной коллегии и гордо сказал ему:

– Ну что, удалось вам поймать Бенвенуто? Десятки ваших ищеек рыскали по всему городу, а он ушел от них, словно матерый волк от загонщиков. Теперь он уже далеко, и вам не схватить его. Вы видите, единый Бог ведал, что должно было постигнуть моего сына, а вовсе не вы!

– Ну, – возразил тот, – пусть только еще раз попадется нам в руки!

– Благодарение Богу, который вызволил его из ваших лап! И уж верно затем, чтобы сохранить Бенвенуто для великих дел, – гордо проговорил Джованни, и, не попрощавшись, развернулся и пошел к выходу. У заместителя председателя задергалась щека.

– Но в нашем городе твоему сыну больше не жить! – со злостью крикнул он в спину Джованни.

Глава II. Рим. Ювелир Святого престола

Часть 1. На ком следует жениться, а на ком – нет. О служанке, которая могла не только выполнять домашнюю работу, но была способна и на многое другое. О чем думают девушки, когда им рассказывают серьезные вещи об искусстве. Что может выкинуть будущая теща. О колдовстве как средстве познания действительности. О том, что плата за девственность может быть слишком большой. О том, что жениться не следует вообще

«Когда мужчина доживает свой третий десяток лет, ему пора задуматься о создании семьи, – читал Бенвенуто письмо отца. – Я не буду убеждать тебя, что семейная жизнь – это рай земной, но есть испытания, которые делают нас тем, чем мы должны стать по замыслу Божьему. Женщина, не произведшая в муках ребенка на свет, – не женщина; мужчина, не прошедший через горнило семейного очага, – не мужчина.

Вспомни и о твоем отцовском долге, о том, что ты обязан продолжить наш род, нить которого тянется через тысячелетия и не прерывается, несмотря на все беды, войны, катастрофы и болезни. Большой грех возьмешь ты на себя, если оборвешь эту нить.

Подумай также и о преемственности. Господь сотворил человека по образу и подобию своему, и ты должен сделать то же. Если у тебя родится сын, он продолжит твое дело и еще более возвеличит талантом наше имя. Это будет большим утешением для тебя в старости, – можешь мне поверить, мне посчастливилось это испытать!

Но позволь