Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер

слово присяжные. Оправдают ли они героиню, доказав, что в этой стране еще живо понятие о свободе? Проявят ли спасительную благосклонность по отношению к личности с внутренним стержнем, обладающей амбициями и такими качествами, как романтическая отвага и воодушевляющая независимость? Или же вынесут вердикт в пользу традиционной морали «слишком многих» со всеми их мелочными правилами и страхами, со всем их пустым формализмом и фальшивыми приличиями, с их тайной неприязнью ко всему смелому и грандиозному?

В зале царит напряжение. И только Рэнд, главное действующее лицо, кажется безучастной. Как будто всё это ее не касается. Ее аргументы – такого свойства, что присяжные не смогут вынести приговор на основании одних только фактов. Да и что такое, в конце концов, факты? Не в том ли главный вопрос в жизни: как относиться к фактам?

По мнению Рэнд, способность человека к самостоятельному суждению зависит от sense of life, или «ощущения жизни». Другими словами – от интуитивного, а не аргументированного отношения к тому, что действительно для решительно осудить то. Но как ныне обстоят дела с sense of life? Где его встретишь здесь, на ее вновь обретенной родине «свободных»? Вот ее истинная проблема, в которой для нее – суть эксперимента.

Нынешний спектакль – так задолго планируют идеальное преступление – она задумала еще год назад. Этим вечером, в конце октября 1934-го, в лос-анджелесском зале Hollywood Playhouse идет мировая премьера судебной драмы в трех действиях под названием Женщина под судом (Woman on Trial). Это первая пьеса Рэнд, поставленная в театре. И вообще ее первое обращение к американской аудитории.

Перед приговором

Меньше восьми лет назад она прибыла в этот город, почти не зная языка, с одним чемоданом в руке. А теперь ее имя яркими буквами освещает голливудские бульвары! Именно этого она желала, об этом мечтала и твердила своей семье еще дома, в Петрограде. Любой другой на ее месте лопнул бы от гордости за свои успехи. А Рэнд, которая боится пати после премьеры больше, чем самой премьеры, испытывает странную смесь отвращения и неподдельного уныния. Как бы то ни было, звезда немого кино Барбара Бедфорд убедительно выглядит в главной роли, играя обвиняемую Карен Андре. Декорации малобюджетной постановки оставляют желать лучшего, зато режиссер и продюсер Эдвард Клайв строго придерживается текста. Кажется, отлично сработал трюк с коллегией присяжных. Перед началом представления нашли двенадцать добровольцев из публики, которые в финале выносят на сцене приговор от имени народа: такого еще не было. Настоящее новшество! И это идея Рэнд.

Импульс к созданию драмы Женщина под судом (исходно Penthouse Legend), которую Рэнд написала за несколько недель, дал реальный случай со шведским спичечным магнатом и спекулянтом Иваром Крюгером, вызвавший в свое время много толков. Благодаря рискованным операциям и кредитам этот швед выстроил всемирную империю из более чем ста фирм и добился было фантастического успеха. Однако весной 1932 года Крюгеру грозили банкротство и приговор за финансовые махинации – он предпочел самоубийство, пустив себе пулю в лоб в роскошном парижском отеле. Поскольку Крюгер вел жизнь плейбоя, дело сразу привлекло внимание желтой прессы.

В драматургической интерпретации Рэнд Крюгер превратился в бесчестного коммерсанта Бьорна Фолкнера. Ключевой вопрос драмы звучит так: в какой мере в смертельном падении Фолкнера с балкона его роскошного пентхауса виновна его давняя компаньонка и секретарша, а также – не в последнюю очередь – преданная любовница Карен Андре. Молодая вдова погибшего и ее отец-банкир, вовлеченный в бизнес Фолкнера, будучи свидетелями, утверждают, что Андре хладнокровно убила Фолкнера из ревности. Обвиняемая резко возражает, несмотря на свою очевидную причастность к происшествию: в тот роковой момент она находилась рядом с Фолкнером, что подтверждено свидетелями. В своем выступлении Андре демонстрирует удивительную самоуверенность и отметает любые подозрения в ревности и разочаровании в человеке, которого она любила и которым восхищалась, годами участвуя в его криминальных сделках и аферах, равно как и в его лицемерном обмане собственной супруги.

Классический процесс со спорными аргументами, противоречивыми свидетельствами и неочевидными фактами. Драма построена по обкатанной Рэнд схеме: любовный треугольник, фабульное напряжение в духе вопроса «Кто убийца?» На более глубоком уровне – конфликт «сильной личности» и «законопослушного обывателя», «независимости и конформизма»[2]. Коллегия присяжных должна решить, какая из сторон вызывает больше доверия – и больше симпатии. Ввиду нехватки улик всё зависит от sense of life присяжных. Как и в реальности, приговор на сцене оборачивается приговором самим судьям.

Эгоизм

Сама Рэнд не колебалась бы ни минуты. Рано усвоившая ницшеанство, она питает особую симпатию к бескомпромиссным людям дела, даже если речь идет об отпетых финансовых мошенниках или даже убийцах и сексуальных маньяках – реальных, а не вымышленных. Если твой враг – традиционная мораль завистливых масс, в союзники годится каждый, кто открыто противостоит норме. Главное условие этого сверхчеловеческого ощущения жизни формулируется просто: всё что угодно, только не посредственность! Всё что угодно, только не скромность!

Поэтому так велико разочарование на следующее утро. Постановка в целом получила положительные отзывы, критики особо подчеркивают несомненный талант драматурга. Они в восторге от трюка со зрительским жюри. Но ни слова о том, что́ для Рэнд является главной темой пьесы! Ни слова о той битве, которую ведут «героические личности», как она их называет, со «слишком многими»[3]. Какой смысл в признании широкой публики, если оно основано на ложных предпосылках? Подобный успех не может удовлетворить людей с такими амбициями, как у Рэнд. Насколько она может судить, явная неспособность адекватно оценивать и интерпретировать произведения искусства – недуг, свойственный всей современной культуре. Его последствия разрушительны – и прежде всего для творческого самосознания художников.

Несколькими месяцами ранее, в ходе внимательного изучения Восстания масс (1930) Ортеги-и-Гассета[4], она записывает в философском дневнике:

Так называемый «эгоистичный» (selfish) человек в наши дни пользуется «идеями» только как средством для достижения своих собственных целей. Но в чем состоят эти цели? Что он получит, если добьется успеха и влияния, угождая потребностям толпы? Его победа не будет триумфом его идей и критериев, она будет триумфом его физической оболочки. Говоря начистоту, такой человек – раб толпы. Именно это я имею в виду, когда утверждаю, что сегодня амбициозный «эгоистичный» человек по сути неэгоистичен (unselfish) или даже лишен эго (selfless). Правильная же форма эгоизма – та, которая требует права на свои собственные идеалы и ценности. «Высокий эгоизм» характеризуется тем, что человек относится к вещам и явлениям на основании их сущностной, а не вторичной ценности.