Лев Толстой против всех - Павел Валерьевич Басинский

и детально будет показывать процесс умирания человека. Это даже еще не Толстой «Войны и мира», где будет показана смерть князя Андрея на глазах у Наташи и понимание этого события обоими. Это еще совсем ранний Толстой. Но уже очевидно, что он отдает предпочтение в этих трех случаях смерти дерева. Дерево умирает самым правильным образом: оно освобождает жизнь для других и послужит тем, что станет крестом на могиле простого мужика.

Собственно говоря, в этом рассказе уже заложено отношение Толстого к смерти, которое впоследствии он просто будет развивать в своем сознании. Потому что о смерти он будет думать постоянно. Если мы будем читать дневники Толстого (а это 13 томов), то мы увидим, что размышления о смерти — это лейтмотив всего дневника: как умирать, что будет после смерти, зачем живет человек. Да и сам его духовный переворот конца 1870-х — начала 1880-х годов был во многом продиктован именно страхом смерти. Толстой писал об этом совершенно прямо в своей «Исповеди».

Толстой писал там, что однажды вдруг понял, что его существование на земле абсолютно бессмысленно, потому что он умрет. Он писал: ну хорошо, ну, стану я очень богатым помещиком, будет у меня четыре тысячи, шесть, двадцать тысяч десятин земли — и что? Ведь я же умру. Ну хорошо, стану я знаменитым писателем, буду я известнее Шекспира. Ну и что? Ведь я же все равно умру[26]. И вот эта мысль о смерти, о том, что смерть делает бессмысленным существование человека, собственно, и приводит его к духовному перевороту.

В 1869 году, как раз когда Толстой заканчивает «Войну и мир», с ним происходит то, что впоследствии назовут «арзамасским ужасом». Вкратце история такова: этот огромный роман он писал (особенно последние страницы) с невероятным напряжением. У него были головные боли; он решил, что называется, развеяться. В одной из газет он прочитал, что в Пензенской губернии довольно дешево продается одно имение, и поехал его присмотреть. И вот по дороге в это имение в арзамасской гостинице на него напал невероятный страх. Ночью ему вдруг стало страшно — непонятно почему. На следующий день этот страх повторился, но он был к нему уже готов, и поэтому это прошло легче. В тот же день Толстой писал жене, но ни о каком ужасе, ни о каком страхе смерти в этом письме нет. Но спустя 15 лет, как раз когда начался его духовный переворот, он пишет повесть «Записки сумасшедшего», где вспоминает об этом событии и описывает его именно уже как страх смерти. Причем смерть появляется как героиня этого рассказа[27].

В «Исповеди» Толстой пишет, чем с ним произошло то, что происходило с путником в одной восточной притче, когда он бежал от дикого зверя по пустыне, прыгнул в колодец, повис на ветвях кустарника, который рос через стены этого колодца, и увидел, что внизу находится огнедышащий дракон, который его поглотит, если он упадет туда. Вверху — дикий зверь, внизу — дракон, он держится за ветки, и эти ветки подтачивают две мыши — одна черная, другая белая: это день и ночь, то есть время. И он понимает, что рано или поздно он все равно упадет в пасть этого дракона. Но пока он висит на этих ветвях, он видит, что на ветках — капли дикого меда, и начинает их слизывать языком. И Толстой пишет, что вся эта жизнь, все приобретения, имения, занятия искусством — это все временные капли дикого меда. Но все равно ты упадешь и умрешь очень скоро.

Тема страха смерти неожиданно появляется в финале «Анны Карениной». Обычно все помнят, что Анна бросилась под поезд, и всё. На самом деле там еще есть большая часть о жизни Левина и Кити в имении. Левин абсолютно счастлив со своей Кити, прекрасная семейная жизнь, и тем не менее он вдруг приходит к мысли о самоубийстве. И боится ходить на охоту, прячет от себя веревки. То же самое происходило с Толстым в начале его семейной жизни. Толстой потом вспоминал о том, что он уходил на охоту и не брал с собой патроны, боясь застрелиться. Он прятал от себя веревки. Почему? С одной стороны, страх смерти, с другой стороны — тяга к самоубийству. Толстой писал в «Исповеди», что он пребывал в каком-то очень странном состоянии. Он пишет, что мог есть, жить, дышать и не мог ни есть и ни дышать[28]. То есть, с одной стороны, ты не можешь жить, потому что ты понимаешь, что ты умрешь и жизнь бессмысленна, а с другой стороны, ты не можешь не жить, потому что физиология требует того, чтобы ты дышал и ел. Вот такой замкнутый бессмысленный круг.

Где здесь может быть спасение? Конечно, только в религии. И духовный переворот Толстого, безусловно, связан с тем, что Толстой становится религиозным человеком. Это необходимо понять: Толстой после духовного переворота — это религиозный человек. Это человек, для которого вера в Бога является главным, что есть в жизни. Толстой в «Исповеди» прямо пишет, что без веры в Бога нет жизни. Если человек не верит в Бога, он не живет. И одновременно, когда с Толстым происходит духовный переворот, он приходит к Церкви. Это, может быть, немножко странно звучит для современного человека: что значит «приходит к Церкви»? В нашем представлении люди XIX века все были церковные. На самом деле это не так. Религиозными были мужики, крестьянская масса, безусловно, но что касается просвещенного дворянства, уже начиная где-то с Петровской, Екатерининской эпохи вольнодумство и несколько пренебрежительное отношение к Церкви и религии было очень модным. Это было повальное явление среди просвещенных людей.

Посмотрите начало «Войны и мира»: старый князь Болконский и князь Андрей — они же абсолютные атеисты! Да, по необходимости они ходят в церковь, потому что без церкви нельзя креститься, венчаться, потому что она одновременно была еще и институцией, которая просто закрепляла гражданские права человека. Но веры никакой нет. Когда князь Андрей уходит на войну и его сестра, княжна Марья, дает ему образок, который, как она говорит, «еще твой дедушка носил на войнах», что говорит ей князь Андрей? Он говорит: мол, ну давай, не пуд же он весит…[29] То есть он отшучивается, хочет сделать приятное сестре. Это потом будет небо Аустерлица, это потом, перед смертью, Андрей станет религиозным человеком, совершенно по-другому станет смотреть на эти вещи. Это было принято среди просвещенных людей того времени. И