Наполеон: биография - Эндрю Робертс

Ознакомительный фрагмент

корабли покинут тулонскую гавань, одни федералисты не смогут удержать город с 28-тысячным населением.

Наполеон с головой ушел в подготовку к штурму. Он выпросил в окрестных городах 14 пушек и 4 мортиры, а также порох, припасы и инструменты; разослал в Лион, Бриансон и Гренобль требования, чтобы Итальянская армия передала ему артиллерию, не занятую в обороне Антиба и Монако; открыл в Олиуле арсенал (с персоналом в 80 человек), чтобы лить пушки и ядра; реквизировал в Ницце, Валансе и Монпелье лошадей. Солдатам передалась его неутомимость. Умоляя, сетуя и негодуя (мало пороха, зарядные картузы неподходящего размера, артиллерийские лошади реквизированы для других нужд и так далее), Наполеон засыпал письмами министра Бушотта и однажды – через голову Карто и своих непосредственных начальников – обратился даже к Комитету общественной безопасности.

Наполеон, жалуясь другу, квартирмейстеру Шове, на «неразбериху и небрежность» и «очевидную нелепость» настоящего положения, сокрушался, что «снабжение армий всего лишь дело случая»{154}. В характерном письме Саличетти и Гаспарену он напоминал: «Без пищи можно обойтись двадцать четыре, а если необходимо, и тридцать шесть часов, а без пороха не протянешь и трех минут»{155}. Письма, кроме напора и энергичности, демонстрируют его внимание ко всем без исключения мелочам: от цены провианта до правил возведения частоколов. Но главной его заботой была следующая. У них имелось всего 600 милье (около 294 000 килограммов) пороха, и, если бы им не удалось достать больше, крупные операции были бы невозможны. 22 октября Наполеон написал Комитету общественной безопасности о своем «огромном беспокойстве, обусловленном недостаточным вниманием к его роду войск» и прибавил: «Мне приходится бороться с невежеством и низкими страстями, которые оно порождает»{156}.

Прибегая к запугиванию, бахвальству, реквизициям и политическим интригам, Наполеон чрезвычайно быстро сформировал солидный артиллерийский обоз. Теперь в его распоряжении имелось литейное производство, изготавливающее боеприпасы и орудия, и мастерская, где чинили ружья. Он принудил марсельские власти доставить ему тысячи набитых песком мешков. Для этого понадобились большие способности к управлению. Свою роль сыграли и угрозы, пущенные в ход офицером-якобинцем в период террора. К концу осады Наполеон командовал почти сотней пушек и мортир, сведенных в одиннадцать батарей.

Наполеон получал мало помощи от Карто, которого стал презирать и которого к 11 ноября Саличетти и Гаспарен сумели заменить генералом Франсуа-Амеде Доппе. Последний, впечатленный своим командующим артиллерией, докладывал в Париж: «Я неизменно нахожу его на позициях; когда ему нужен отдых, то он, завернувшись в плащ, ложится на землю. Он никогда не оставляет батарей»{157}. Восхищение, однако, не было взаимным. Во время атаки на форт Мюрграв 15 ноября Доппе слишком рано приказал отступить, и Наполеон, возвратившись на свой редут, бушевал: «Наш удар по Тулону не попал в цель из-за этого ‹…› [слово опущено еще в XIX веке], который велел сыграть отбой!»{158}

На батареях и редутах под Тулоном Наполеон проявил немалую храбрость. Однажды он поднял банник, испачканный кровью убитого рядом артиллериста, и помог заряжать и стрелять. Наполеон считал, что именно тогда он заразился чесоткой. «Всего через несколько дней я обнаружил, что страдаю от яростного зуда», – позднее рассказывал он о своей «ужасной болезни»{159}. Кожное заболевание сопровождало Наполеона в Италии и Египте, и излечился он лишь в 1802 году, когда врач Жан-Николя Корвизар применил серные ванны и, «наложив на грудь три нарывных пластыря… вызвал благотворный кризис. Прежде я неизменно был худощав и бледен, а после этого у меня всегда было хорошее здоровье»{160}. Некоторые историки сомневаются в том, что кратковременный контакт с кровью на баннике вызвал такие последствия, но Наполеон мог воспользоваться и перчатками покойника, а это делает заражение дерматитом гораздо вероятнее[16]{161}.

Во время атаки на внешний форт, защищавший Мюрграв, артиллерист-англичанин ранил Наполеона, «вогнав пику» ему в левое бедро. Наполеон пытался проникнуть на батарею через амбразуру. К счастью, в этот самый момент подошли подкрепления. Много лет спустя Наполеон демонстрировал врачу «очень глубокий цикатрикс [шрам] над левым коленом» и вспоминал, что «хирурги раздумывали, не придется ли в итоге провести ампутацию»{162}. В книге о войнах Юлия Цезаря, написанной на острове Святой Елены, Наполеон сравнивал полководцев древности, в битве остававшимися в безопасности, с современными: «Теперь главнокомандующий должен ежедневно бывать под пушечными выстрелами, часто под картечью, а в каждом сражении под ружейным огнем. Ему надобно бывает высмотреть, распределить, приказать, а пределы зрения не довольно обширны для того, чтобы можно было все увидеть, не подставляя себя под пули»[17]{163}. Одно из обвинений, выдвинутых против него недругами, гласит, что Наполеон не отличался храбростью. «В последнее время Бонапарту было свойственно малодушие», – например, писала в 1815 году англичанка Хелен Уильямс{164}. Это нелепость: трус не дал бы шестьдесят сражений. Кроме того, Наполеон подвергал жизнь серьезной опасности и между боями, во время рекогносцировок. Множество погибших рядом людей и пуля, попавшая в него при Регенсбурге, также свидетельствуют о большой отваге. Солдаты Наполеона признавали за ним личное мужество и умение укрепить чужое. Когда все артиллеристы, пытавшиеся поставить батарею на расстоянии пистолетного выстрела от форта Мюрграв, погибли или получили ранения, Наполеон назвал этот форпост Hommes Sans Peur («Бесстрашные») и уже не испытывал недостатка в добровольцах. Никто лучше него не понимал психологию простого солдата.

17 ноября командование у Карто принял опытный генерал Жак-Франсуа Дюгомье. Наполеон хорошо поладил с ним. Вскоре осаждающие получили подкрепление, их количество достигло 37 000 человек. К середине ноября Наполеон окружил форт Мюрграв батареями, а 23 ноября взял в плен его коменданта – английского генерала Чарльза О’Хару, руководившего вылазкой на французскую батарею с целью вывести из строя орудия. «Генерал Дюгомье сражался с истинно республиканской отвагой, – докладывал Наполеон о том бое. – Мы вернули себе батарею… Пушки [армии] Конвента были своевременно расклепаны и увеличили смятение бегущих»{165}. Мало кому удавалось починить орудие, в запальное отверстие которого заколочен гвоздь, тем более сделать это быстро. Это признак профессионализма, которого Наполеон добился от подчиненных.

В час ночи 17 декабря 1793 года, в четверг, Дюгомье привел в действие план Наполеона. Колонна Клода-Виктора Перрена (позднее – маршал Виктор) прорвала первую линию укреплений Мюрграва, но остановилась перед второй. Около 3 часов ночи Дюгомье отдал приказ о новой атаке, и 2000 солдат под проливным дождем с громом и молниями и сильным ветром пошли вперед. В ходе атаки, которую возглавили Наполеон (под ним подстрелили лошадь) и капитан Жан-Батист Мюирон, и тяжелого рукопашного боя форт был наконец взят. Наполеон начал обстреливать раскаленными ядрами английские корабли в гавани. Взрыв двух испанских кораблей, груженных порохом, он запомнил до конца своей жизни. Десятки лет спустя он вспоминал: «Вихрь огня и дыма, вырывавшийся из арсенала, напоминал извержение вулкана. Тринадцать судов, горевших на рейде, напоминали фейерверочные фигуры: пламя очерчивало их мачты и корпуса. Пожар продолжался много часов и являл собой беспримерное зрелище». Наполеон преувеличил (загорелось два корабля, не все), но эффект получился грандиозный. Дюгомье дал хвалебный отзыв о Наполеоне, которого назвал «редким офицером»{166}.

На следующее утро союзники оставили Тулон. Началась неразбериха, особенно когда генерал де ла Пуап занял гору Фарон на востоке и начал обстреливать город и оттуда. Вскоре Саличетти и Гаспарен распорядились казнить около 400 предполагаемых федералистов (Наполеон в этом участия не принимал){167}. После успеха в Тулоне на Наполеона пролился дождь заслуженных почестей. 22 декабря ему присвоили чин бригадного генерала и назначили инспектором береговой линии укреплений от Роны до Вара. Саличетти обратил на Наполеона внимание крупных политиков Поля Барраса и Луи-Мари-Станисласа Фрерона. Но прежде всего, как позднее выразился Наполеон, Тулон «дал ему уверенность в себе»{168}. Наполеон доказал, что заслуживает высшей командной должности.

Редко когда в военной истории генералами становились (и утрачивали это звание) так стремительно, как во Франции в 1790-х годах. Из-за террора, эмиграции, войны, репрессий, разжалований после поражения, политической неблагонадежности и поисков виноватых (кроме обычных причин отставки) способные молодые люди делали карьеру с небывалой