Пьер Жильяр - Император Николай II и его семья

— Скажите мне правду, вы знаете, почему мы едем в Румынию?

Я ответил ей с некоторым смущением:

— Думаю, что это акт вежливости, которую Государь оказывает румынскому королю, чтобы ответить на его прежнее посещение.

— Да, это, быть может, официальный повод, но настоящая причина… Ах, я понимаю, вы не должны ее знать, но я уверена, что все вокруг меня об этом говорят и что вы ее знаете.

Когда я наклонил голову в знак согласия, она прибавила:

— Ну так вот! Если я этого не захочу, этого не будет. Папа мне обещал не принуждать меня, а я не хочу покидать Россию.

— Но вы будете иметь возможность возвращаться сюда всегда, когда вам это будет угодно.

— Несмотря на все, я буду чужой в моей стране, а я русская и хочу остаться русской!

13 июня мы отплыли из Ялты на императорской яхте «Штандарт» и на следующий день утром подошли к Констанце, большому румынскому порту на Черном море, где должны были произойти торжества.

На набережной у пристани рота пехоты со знаменем и музыкой отдавала воинские почести, в то время как артиллерийская батарея, помещенная на плоскогорье, господствующем над портом, производила установленный салют. Все суда на рейде были расцвечены флагами.

Их Величества были встречены старым королем Карлом, королевой Елизаветой (Кармен-Сильва) и принцами и принцессами королевского дома. После обычных представлений все отбыли в собор, где Нижне-Дунайским епископом был отслужен молебен. В час дня, пока председатель совета министров угощал лиц свиты, члены обеих царственных семей собрались за интимным завтраком. Он был подан в павильоне, построенном по желанию Кармен-Сильвы в самом конце мола. Это было одно из ее любимых мест пребывания; ежегодно она подолгу живала там. Она любила целыми часами «слушать море» на этой террасе, которая, казалось, повисла между небом и волнами, и где только морские птицы нарушали ее одиночество.

Среди дня Их Величества угощали чаем на «Штандарте» и присутствовали затем на большом военном параде.

Вечером, в 8 часов, все вновь собрались на парадный обед в красивой зале, построенной для этого случая. Общий вид ее был очаровательный, стены и потолок — белые, лепной работы, усеянные маленькими электрическими лампочками, со вкусом расположенными; зеленые растения и цветы в красивом сочетании, — все это давало общее впечатление красок и линий, приятных для глаз.

Государь, имея по правую руку от себя королеву Елизавету, а по левую принцессу Марию,[24] сидел в центре длинного стола, за которым поместились 84 приглашенных. Императрица сидела против него между королем Карлом и принцем Фердинандом.[25] Ольга Николаевна, сидя около принца Карла, с обычной приветливостью отвечала на его вопросы. Что касается остальных трех Великих Княжон, они с трудом скрывали скуку, которую всегда испытывали в подобных случаях, и поминутно наклонялись в мою сторону, указывая смеющимися глазами на старшую сестру. К концу обеда, который проходил с обычным церемониалом, король встал, чтобы приветствовать Государя. Он говорил по-французски, но с сильным немецким выговором. Государь по-французски же ему ответил; он говорил приятно, красивым и звучным голосом. По окончании обеда мы перешли в другую залу, где Их Величества милостиво беседовали с некоторыми из присутствующих, прочие же сгруппировались сообразно своим симпатиям или в силу случайности. Но вечер рано окончился, потому что «Штандарт» в тот же день должен был сняться с якоря.

Час спустя яхта отошла, держа направление на Одессу. На следующий день утром я узнал, что предположение о сватовстве было оставлено или по крайней мере отложено на неопределенное время. Ольга Николаевна настояла на своем.[26]

Утром 15 июня мы подошли к Одессе. Государь сделал смотр войскам гарнизона. Парадом командовал генерал Иванов, командующий войсками Одесского военного округа.

На следующий день мы остановились на несколько часов в Кишиневе, чтобы присутствовать на открытии памятника Императору Александру I, а 18-го вернулись в Царское Село. Два дня спустя Государь принял там Саксонского короля, приезжавшего благодарить за назначение его шефом одного из полков гвардии. В его честь был устроен парад перед большим Царскосельским дворцом; это было единственное торжество за время короткого пребывания этого монарха. 23 июня он простился с Царской семьей.[27] Вскоре за тем мы в свою очередь отбыли в Петергоф. 14 июля мы отправились в краткое плаванье в финския шхеры. «Александрия»[28] доставила нас из Петергофа в Кронштадт, где нас ожидал «Штандарт». В минуту посадки, Наследник плохо расчитал движение и ударился щиколоткой о конец трапа. Я в первый момент надеялся, что этот ушиб не будет иметь серьезных последствий, но к вечеру ребенок начал страдать, боли быстро усилились: все предвещало серьезный припадок.

Я проснулся на следующее утро среди финских шхер. Видь был прелестен: изумрудное море оттененное на гребнях волн светлыми переливами, было усеяно островками из красного гранита; над ними высились сосны, стволы которых горели на солнце. Дальше, на втором плане, тянулся берег с длинными полосами желтого песка и темнозелеными лесами, которые уходили в глубокую даль, теряясь в небе…

Я спустился к Алексею Николаевичу. Ночь была очень плохая. Императрица и доктор Боткин, бессильные успокоить его страдания, находились при больном.[29]

День проходил тоскливо и медленно. Накануне я заметил среди свиты какое-то необычное волнение. Я справился у полковника Д. и узнал, что на Распутина было сделано покушение, и что жизнь его в опасности. За две недели перед тем он уехал в Сибирь, и по его приезде в родное село Покровское какая-то молодая женщина нанесла ему удар ножом в живот. Рана могла быть смертельна. Переполох на яхте был большой: все время шептались, происходили таинственные совещания, которые внезапно прекращались, как только приближался кто-нибудь, кого подозревали в принадлежности к распутинскому кружку. Господствовавшим чувстом была надежда освободиться, наконец, от этого зловреднаго существа; впрочем, не решались еще всецело отдаться этой радости: у этого проклятого мужика душа была, казалось, пришита к телу, и можно было опасаться, что он и тут избегнет смерти.[30]

19 июля мы вернулись в Петергоф, где ожидали приезда президента французской республики; наше плаванье было только прервано, и мы должны были возобновить его по отезде президента. Алексей Николаевич, которому уже два дня, как стало лучше, не мог еще ходить, и его снесли с яхты на руках.