Между жизнью и честью. Книга II и III - Нина Федоровна Войтенок

мой отец. Я ехала по ровным дорогам, по благоустроенным территориям, меж прекрасных домов и дворов и думала о том, сколько выпало нашему народу испытаний. Наш русский народ, наверно, трёхжильный. Готов тянуть лямку без отдыха, лишь бы наступило то светлое будущее, которое было обещано в 1917 году после большевистского переворота. Лелеял надежду на просветление в жизни своей, но в большей степени мечтал о светлой жизни своих потомков. А кто-то проживал с 1917 года каждый свой день «сегодня», не откладывая на завтра.

Проезжая в разных направлениях, я читала: Кубинка, Голицыно, Тучково, Руза, Наро-Фоминск, Боровск, Козельск, Можайск, Солнцево… Они все отображены в документах моего отца. Читала и представляла, сколько жизней загублено в борьбе с фашистами.

Я ехала по ровной, как стекло, дороге, а мне виделись размытые рытвины, ухабы, колеи. Был жаркий июльский день, а мне представлялись холодные ливни, злые метели, по которым пробирались молоденькие ребята, часто голодные, промокшие, озябшие.

Невольно набежали строки: «Дорога ровная, размечена, солдатской кровушкой помечена…». Я записала строки на листок, возможно, продолжу как-нибудь. После нахлынувших строк стало немного не по себе, я вспомнила рассказ фронтового друга моего отца Сычёва Александра Степановича, о том, как, зачастую, хоронила наших солдат похоронная команда. Крёстный сказал, что народ свою погибель на войне принимает, как должное, поэтому и к захоронениям относился легко, прикопает чуть на обочине и пошёл дальше. Я всё же думаю, что есть в нашем народе что-то рабское…

Недавно один мой друг, тоже писатель, прислал мне видео, где наш журналист как представитель сопредельного государства, будучи в Афганистане, беседует с бывшим полевым командиром.

Командир с возмущением рассказывает, какие «вояки» американские солдаты. Выпустят сначала сто ракет, а потом появляется один военный. Далее вспоминает случай о том, какой русский солдат «шурави». Полевой командир рассказал, как его отряд в количестве ста пятидесяти человек должен был пройти в долину через ущелье. На высоте находилось пять советских солдат, которые уложили сто афганцев. Как потом оказалось, у русских закончились патроны, они ничего не ели пять дней, не пили два дня. Их афганцы хотели сначала расстрелять, приказали встать на колени и молиться.

«Им не было и двадцати, — вспоминал полевой командир, — но они, взявшись за руки, встали перед нами, выпрямив спины. Мы перевязали им раны, накормили, дали воды, приказали взять своё оружие и идти к своим. На прощание я сказал им, что хочу, чтобы мои сыновья были такими воинами. Уходя, они ни разу не оглянулись. Вот это воины».

Своему другу в ответ я написала следующее: «Я не согласна с заключением полевого командира. Я вижу в этом сюжете другую сторону: как американское высшее руководство дорожит жизнью своего рядового солдата, несёт ответственность перед государством за каждого солдата. А у нас, выхолит, и после ВОВ ничего не изменилось, бросали на верную гибель, забывая о снабжении боепитанием и пропитанием».

Я вспомнила своего ученика, который прожил в нищете в крестьянской семье. Он был призван на службу в Афганистан. Через полгода паренька привезли домой в цинковом гробу. Как рассказал приехавший на траурную церемонию капитан, ребята тоже стояли насмерть на высоте, у них тоже закончились патроны…

Сколько таких пареньков полегло на чужой земле и на своей родной? До сих пор их души ищут пристанища, потому что и после войны, когда была возможность похоронить по-христиански, этого не сделали. Знаю по рассказам очевидцев, как в местах сражений собирали вооружение, а потом просто распахивали землю с трупами солдатскими, нашими защитниками. Что это такое?.. Думаю, что это предательство…

Ржевская битва

Пролечу я над Ржевской землёй — По событиям грозных тех лет, Там отец мой пролил свою кровь — А без крови и места там нет!

Как я писала выше, мы знали о том, что наш отец Войтенок Фёдор Иосифович защищал Москву от немецких полчищ. Об этом он рассказывал не только нам редкими вечерами, но и другим детям, когда его приглашали в школу. О Ржевской битве при жизни отца я не могла знать ничего, он сам никогда не произносил это слово, только скрипел зубами, когда я просила исполнить песню «Напрасно старушка ждёт сына домой». В ту пору меня не интересовало правильное название песни: «Раскинулось море широко». В душу запали именно эти печальные строки «о старушке». Теперь я понимаю, какие картины в памяти отца пробуждала я своей просьбой. Наверно, вставали перед ним картины, как он, выполняя приказ командования, прилагая неимоверные волевые усилия, должен был идти в атаку по полям, усеянным трупами наших воинов в три слоя, как пылали огнём танки его боевых друзей, как сгорали танкисты…

Разве можно осуждать тех механиков-водителей танков, которые падали в обморок, видя трупные поля! Не каждый способен такое выдержать. Некоторые немцы тоже сходили с ума, когда приходилось расстреливать одну за другой цепи красноармейцев, когда, по их воспоминаниям, «не успевали остывать пулемёты».

А для наших лицемерных руководителей и угодливых историков это были «бои местного значения».

Потому и узнали мы о Ржевской бойне с таким опозданием. В моё время на уроках истории о Ржеве ничего не рассказывали, такого параграфа просто не было в учебнике.

«Молчат — значит, есть, что скрывать», — так говорят в народе.

Невольно в памяти всплыли строки ветерана, который участвовал в боях за Ржев: «Правду о Ржеве скажут только тогда, когда умрут все, кто здесь командовал…».

Про Ржевскую битву я узнала слишком поздно, потому мне не только горько и больно, но и тяжело идти по этой фронтовой дороге отца…