Борис Пастернак - Переписка Бориса Пастернака

Вопрос «печататься – не печататься» – для меня вопрос важный, но отнюдь не первостепенный. Есть ряд моральных барьеров, которые перешагнуть я не могу. Но достаточно о себе. Я очень просил бы Вас, когда будет закончен роман, – дать мне один экземпляр с машинки на вовсе. Не потому, что я не хочу ждать его напечатания или там рукопись «коллекционная», что ли, – вовсе не поэтому (простите меня за эти оговорки – их, наверное, не следовало делать). Мне хочется кое о чем подумать с романом, кое о чем поговорить с собой. Каким будет «Д<октор> Ж<иваго>» в печати – я не знаю. Из «Свидания» в «Знамени» отнята важнейшая концовка, да и «Хмель» в какой-то строке, мне кажется, изменен не к лучшему. Я боюсь, что кое-что ценное, важное для меня в «Д<окторе> Ж<иваго>» (а этим важным и ценным является почти весь роман в его первом варианте) – изменится или сгладится.

В «Знамени» нет «Рассвета», нет «Земли», нет «Сказки». Появления других (многих) вещей я и не ждал пока.

Я живу таким медведем – здесь очень плохая библиотека, даже журналов толстых свежих нет – что даже о Ваших стихах в апрельском номере «Знамени» я узнал лишь несколько дней назад в Твери от одного молодого студента, в котором есть кое-что от того, чем привлекательна юность, – какое-то туманное, неосознанное стремление, собранность какая-то, ищущая приложения сила, готовность отдать всего себя без остатка и сразу чему-то большому и главному, послужить какому-то еще не найденному, но обязательно доброму богу.

И мне было как-то жаль, что, вот, те чудесные стихи, которые Вы читали мне в январе, напечатаны в журнале, а я и не знаю, что Вы отдавали их в журнал и т. д. и т. п. Смешное чувство, конечно. И радость, что они напечатаны.

Тираж номеру вы сделали, вероятно, большой, четвертого № не найти в киосках. В каком-то журнале несколько лет назад были напечатаны Ваши стихи о зверинце, о Московском зоосаде, легкие такие строчки – развлекающегося собственными стихами и темой поэта. Куда они делись? Ни в каких сборниках их, мне кажется, не было. Жена не велела мне писать Вам длинное письмо, а я не могу остановиться. Вы не писали в письме – ни о «Докторе Живаго», ни о новых стихах, ни о здоровье, почему Вы не хотите понять, что ведь мне это дороже, важнее всего, м<ожет> б<ыть>; открытку какую-нибудь. А то ведь узнаешь все из десятых рук.

Письмо Ваше было лучшим подарком мне на день рождения и осветило особым светом этот день.

Будете ли Вы на съезде? Выступать, поди, не будете.

Этот ящик Пандоры, из которого дружно вылетели и статьи Померанцева, «Времена года», «Гости», «Оттепель» и т. д. [503] – все это говорит не только о поспешности литературного пера, но и о совсем другом говорит настойчиво.

От подарка – читательского «отклика» на Ваши стихи я в полном восторге. Вот так и отучили людей от стихов. В молодости я начал было коллекционировать подобный материал, но скоро бросил, увидя, что нельзя объять необъятное. Эта рецензия мне еще сослужит службу, и не только как показатель «уровня». Достаточно представить страшное – литературные факультеты, часы русского языка в средних школах, доклады, лекции, курсы, литкружки, сессии Академии наук и писательские собрания – ведь где-то вот там рецензент формировал свои понятия и вкусы.

О типичности – при личной встрече.

Желаю вам здоровья, творчества, душевной силы.

Привет Вашей жене.

Ваш В. Шаламов.

Шаламов – Пастернаку

Туркмен, 24 октября 1954 г.

Дорогой Борис Леонидович.

Осмелюсь напомнить Вам о своем существовании и просить, если позволяет Ваше время, о личном свидании. И о всем обещанном, если Вы не забыли (синяя тетрадка). Вы, я убежден, и роман закончили и стихов новых написали немало. А я, в своей деревенской глуши, не успеваю даже чтение наладить сколько-нибудь удовлетворительно; махнув рукой на методическое, систематическое, хочу хоть что-либо прочесть из недочитанного за эти 17 лет. Целая человеческая жизнь, прожитая за Яблоновым хребтом, оставила слишком мало времени на чтение. В новых стихах я все в старой теме, и вряд ли отпустит она меня скоро. Рассказы, которые начал писать, достаются мне с большим трудом – там ведь ход совсем другой.

Желаю Вам счастья, творчества. Вызовите меня, и я приеду. Можно звонить (76-32-50, Маше) или письмом – только адрес мой теперь другой – ст. Решетниково Окт. ж. д., пос. Туркмен, п/о, до востребования.

Или на Чистый переулок.

Ваш В. Шаламов.

Пастернак – Шаламову

27 окт<ября> 1954

Дорогой мой Варлам Тихонович!

Никогда Вас не забываю. Ничем не могу Вас порадовать относительно себя. Если говорить об окончании романа в смысле плана и общего построения, то в этой грубой приблизительности, я дописал его еще в ноябре прошлого года. Но в выполнении подробностей я еще очень далек от цели.

Если недавно я не мог нахвалиться своим самочувствием, трудолюбием, настроением, сейчас не помню и, может быть, не знаю, что его изменило. В один из промежутков отчаяния, когда силы души оставляют меня, и отвечаю Вам.

Ужасна эта торжествующая, самоудовлетворенная, величающаяся своей бездарностью обстановка, бессобытийная, доисторическая, ханжески-застойная. Я так не люблю ее.

Я сам желал встреч с Вами и легко назначал их Вам, когда мог сойтись с Вами хоть на клочке какой-то твердой почвы, и радость достигнутой определенности звала и побуждала делиться ею с самыми близкими. А теперь я снова плаваю, вязну, тону, погрязаю в начатом, неоконченном, несделанном, несовершенном, безнадежней. И руки опускаются – и не вижу конца. Не сердитесь на меня, милый друг.

Я живу на даче, отделанной по-зимнему, со всеми удобствами, наподобие дворца, и живу непозволительно и незаслуженно до бесстыдства роскошно. Я тут буду зимовать. Я вас непременно вызову к себе. Вы, я знаю, думаете, что я Вас обманываю. Увидите.

Все-таки случай со «Знаменем» был коротким просветом. Можно было временно надеяться, обольщаться. Не на свой собственный счет, – на общий. А тогда я пренебрежительно отнесся к этой возможности. Не оценил.

Я никогда не верну Вам синей тетрадки. Это настоящие стихи сильного, самобытного поэта. Что Вам надо от этого документа? Пусть лежит у меня рядом со старым томиком алконостовского Блока. Нет, нет и загляну в нее. Этих вещей на свете так мало. А что тут еще выдумать. Стихов новых не писал, и не пробовал. Их по плану до кончания прозы и не полагалось.

Поклон Галине Игнатьевне.

Еще раз: не сердитесь на меня.

Ваш Б. П.

Пишите, если захотите и понадобится, на городской адрес. Оттуда почту доставляют 6 раз в неделю.

Шаламов – Пастернаку