Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

Значительный вклад внес Н. А. Невский в изучение культуры, традиций, быта, религиозных верований населения островов Мияко. По-видимому, он заинтересовался островами Мияко, когда встретился в кружке Янагида в Токио с уроженцами этих отдаленных мест, людьми, которые обучались в высших учебных заведениях столицы и проявляли интерес к изучению родного края. Невский побывал на островах Мияко трижды — в 1922, 1926 и 1928 годах. В то время из Наха — главного города острова Окинава — курсировали в летнее время два небольших судна. Но как же долог был путь до Наха из Осака! Сначала — полсуток в сидячем вагоне, потом переправа на остров Кюсю через Симоносекский пролив на пароме, снова поездом до Кагосима, а оттуда — двое суток, до Окинавы, до Наха. Здесь Невский пересаживался на «Мияко-мару» или «Яэяма-мару», доставлявшие его на острова. Впрочем, тягот путешествия он не замечал. Не расставаясь с путевым дневником, Николай Александрович неустанно трудился. Талантливый ученый, он тяготился праздностью, труд был для него постоянной потребностью.

В результате поездок был собран уникальный материал. Одна за другой в журнале «Миндзоку» появляются работы Невского. Вклад Невского в освоение культуры Мияко был велик, но, к сожалению, при жизни ученого на русском языке никаких публикаций по Мияко сделано не было[118].

В самостоятельной работе во время поездок Невскому особенно помогало его поразительное владение не только литературным японским, но и диалектами. О том, что Невский обладал особым «лингвистическим» даром, говорят все, кто знал его лично. Академик В. М. Алексеев подчеркивал также, что Николай Александрович принадлежал к «редкому типу» исследователей, которые все свое внимание сосредотачивают на «трудных и редко стоящих на очереди» проблемах, а не тех, которые «выглядят наиболее эффектно» для непосвященных.

Одной из таких трудных проблем было исследование языка племени цоу.

Летом 1927 года Невский предпринял поездку на остров Тайвань к полудиким племенам, аборигенам острова. Что влекло его туда? Стремление зафиксировать язык и фольклор вымирающего племени? А может быть, он ставил перед собой более широкие задачи? Например, связать воедино в своих исследованиях всю цепь тихоокеанской островной гряды, начиная с Хоккайдо, вплоть до максимально доступных ему южных островов? Ведь еще в 1916 году Н. А. Невский писал, что конечной целью своей работы полагал бы «найти исходные пункты зарождения мифов, иначе — мифологические центры внутри страны, и таким образом определить ход территориального развития мифов». Это, возможно, позволило бы ему сделать большие обобщения: «Найденные центры, рассматриваемые в связи с историей сношения Японии с иностранными государствами, помогут, может быть, найти вообще места зарождения данных мифов и тем самым прольют свет на происхождение самой японской нации или, по крайней мере, осветят древнюю историю народа».

В путешествие на Тайвань Невский отправился со своим коллегой по Институту иностранных языков профессором Асаи Эрии. Путешественникам понадобилось менее недели, чтобы попасть из XX века в эпоху первобытной дикости. «Сев на пароход в г. Кобэ, на четвертый день мы благополучно прибыли в гавань Килун, а оттуда в столицу Тайваня, Тайхоку. Переночевав здесь одну ночь и заручившись разрешением генерал-губернатора, без которого невозможно попасть в зону, обитаемую туземцами, мы вечером сели на поезд и двинулись в путь»[119]. Но совместное путешествие скоро закончилось, Асаи, целью которого было обследование племени сэдэк, сошел с поезда на полустанке, а Невский продолжал путь в одиночестве.

Добравшись до цели — селения Тапангы, Невский уже назавтра познакомился со своим будущим наставником в языке цоу юношей по имени Вонгы. Вонгы прекрасно говорил по-японски, так как прошел полный курс японской начальной школы, существовавшей в селении. За большие успехи он получил от преподавателя японское имя Ята Иссэй, где Ята является сокращением его собственной фамилии Ятауюнгана, а Иссэй должно понимать, как «первый ученик».

Почти целый месяц «под непрестанный шум дождя горного сырого сезона» Н. А. Невский записывал от Вонгы предания племени цоу. Из-за дождя нельзя было побродить по окрестностям, но Невский даже радовался вынужденному затворничеству — можно было не отрываясь работать! И как много он успел за этот месяц… Предания, записанные им от Вонгы, отражали все стороны жизни племени. В них рассказывалось о светилах, о пантеоне богов, о способах рыбной ловли и обработки земли, об обычае охоты за головами…

В середине августа Невский вернулся в Осака. В результате поездки был собран огромный материал. Невский сделал доклад о своих наблюдениях. Его сообщение вызвало большой интерес японских ученых, протокольная запись доклада была напечатана в «Журнале общества Ван Го-вэя (Цзинь-аня)».

Но полностью завершил обработку собранных на Тайване материалов Н. А. Невский, лишь вернувшись на родину в 1935 году. В этом же году увидела свет его книга «Материалы по говорам языка цоу», в которой были обобщены результаты поездки 1927 года. Известный японист С. Г. Елисеев писал в 1936 году в письме из Америки, что эта работа «может служить образцом, как писать книги о говорах аборигенов. Переводы текстов могут служить прекрасным материалом для социологов и этнологов, которым не всегда доступны малоизвестные языки». Исихама Дзюнтаро так отозвался об этой стороне деятельности Н. А. Невского: «Его научный метод дал много мыслей филологическому миру формозистов… Несомненно, что опубликование материалов и работ Невского возглавит всю формозистскую филологию».

В осакский период жизни Н. А. Невский заявил о себе и как тангутовед. Тангутика стала тем направлением его творчества, в котором ему суждено было свершить свой главный научный подвиг.

К началу XX века европейское тангутоведение насчитывало уже несколько десятилетий изучения тангутской проблемы. В русской науке прошлое тангутов было известно благодаря знаменитому труду русского китаеведа первой половины XIX века Н. Я. Бичурина (Иакинфа)[120] «История Тибета и Хухунора с 2282 года до Р. Х. до 1227 по Р. Х.». СПб., 1883. В числе ученых, занимавшихся вопросами тангутской письменности, были такие крупные исследователи, как А. Уайли, Э. Шаванн, С. В. Бушель, Г. Девериа, М. Морис, А. И. Иванов, Б. Лауфер. Однако до раскрытия загадки древней письменности таинственного народа тангутов дело еще не дошло. Эту задачу предстояло выполнить Н. А. Невскому.

Летом 1925 года Н. А. Невский посетил Пекин. Впоследствии он писал об этой поездке: «Прошлым летом я посетил проф. А. И. Иванова, моего прежнего учителя в Петербургском университете, ныне драгомана советского посольства в Пекине. Наш разговор касался языка тангутов, которым я интересовался, и профессор показал мне несколько книг и документов, написанных на этом языке… С разрешения проф. А. И. Иванова я скопировал эти тексты и, вернувшись в Японию, классифицировал все знаки и их транскрипцию по начальным чертам знаков, добавил китайские иероглифические эквиваленты, которые я встречал ранее и значение которых для меня было более или менее ясно». Значит, уже после лета 1925 года