На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

— Это не милиция. Это КГБ, спрашивали, кто едет в машине. Я перечислил.

Через некоторое время «заблудившаяся» машина нас догоняет.

В гостинице, где нас размещают, мне сразу же отводят номер вдалеке от моих коллег, 8 глухом коридоре и почему-то не с ними, а с какой-то девушкой.

Всю неделю работаю нормально: я в детский сад — и «они» за мной. Здесь уж и вовсе слежка неприкрыта — в горах, на крутых улочках приморских городишек, где зимой пусто и почти нет отдыхающих.

Филеров уже узнаю в лицо — их семеро.

Мои коллеги «знакомятся» с двумя мужчинами — приехали в командировку. Знакомят и меня.

27 января. Командировка кончается. В предпоследний вечер, после лекции, коллеги приглашают в ресторан. Предлагают пригласить и своих новых знакомых.

К сожалению, не могу рассказать, как и от кого я узнала о готовящейся провокации. Цель — напоить и сделать так, чтобы меня «нашли» в номере гостиницы у незнакомого мужчины и потом обвинили в проституции.

Во время ужина я поняла, что коллеги тоже привлечены к этой операции. Стал понятен неожиданный отъезд и возвращение старшей из них.

После ужина коллеги пригласили меня (и обоих своих «знакомых») продолжить беседу в номере одного из них. По дороге одна из коллег «исчезает». В номер мы входим вчетвером. Садимся. Тягостное молчание — все «участники операции» дрожат мелкой дрожью буквально (я предполагаю, что и мужчины не были профессионалами). Один из них под каким-то нелепым предлогом встает и, увлекая за собой свою спутницу, быстро выбегает из номера, захлопывает дверь и закрывает ее на ключ.

Страшно мне не было — не успела испугаться, только быстро бросилась к двери и стала изо всех сил барабанить в нее. Я так быстро это сделала, что они не успели убежать, — только слышно было, как гулко разносился по коридору топот. Видно, стучала я очень громко, потому что мужчина вернулся назад и открыл дверь. Он что-то бормотал, но я уже не слушала. Пошла в свою комнату и бросилась на кровать.

Все произошло так быстро, что осознала я ситуацию, только немного успокоившись. Не спала всю ночь, не спала и «соседка» по номеру. За неделю я поняла, что это за «соседка»: ее рассказы, почему она находится в городе, в гостинице «Интурист» (простая телефонистка, по ее словам), были нелепы. К тому же ее расспросы были неуклюжи, а плохо поставленные и неаккуратно уложенные мои вещи говорили сами за себя.

Охватило отчаяние. Я так остро ощутила беспомощность одиночества среди людей, ужас от того, как легко и просто человека можно сломать. Зачем они это сделали? Отрадно было только то, что предупредили же меня, и предупредили люди чужие, незнакомые — им и вовсе это было ни к чему.

(После освобождения Леня рассказал мне, что о «факте» пребывания моего с «чужим мужчиной» ему сообщили в психушке. Даже место «преступления» указали и время — час ночи. Леня, написавший в свое время статью «Психологические методы на допросе», предвидел такое и, еще не угнетенный препаратами, намекнул мне в письме о своей реакции на такого типа «психологический метод». Такие методы давления на политзаключенного особенно циничны, и КГБ охотно пользуется ими, пытаясь сломать человека, разбить семью, внести раздор и подозрения.)

Утром позвонила в Москву к Ходорович, рассказала обо всем. Татьяна Сергеевна не выдерживает — договариваемся, что она выезжает в Днепропетровск, где мы с ней встретимся (поезд из Симферополя идет через Днепропетровск).

30 января. Два часа ночи. Сижу на вокзале, ожидаю Татьяну Сергеевну. Вокруг почему-то собирается милиция. Каким-то чувством ощущаю, что это неспроста. Входит Татьяна Сергеевна. Подбегаю к ней. Нас окружают.

— Татьяна Сергеевна, пройдемте.

— Куда, в чем дело?

— Пройдемте, нам надо поговорить. Пройдемте в отделение милиции.

Повели. Это тут же на вокзальной площади. Татьяна Сергеевна несет мешок — привезла продукты для Лени: консервы, колбасу (в Киеве этого нет). Мешок передать не разрешили. Ее завели в комнату. Меня не впустили.

Через некоторое время мне предложили зайти в соседнюю комнату. Милиционер встал в дверях, не выпускает. Слышу голос Татьяны Сергеевны — ее уводят. Выскакиваю мимо милиционера — машина уже отъезжает. Куда? Почему ее забрали?

В ту ночь уже казалось, что сил больше не хватит: за последние две недели — обыск, слежка, история в Крыму, арест Татьяны Сергеевны. На утро свидания не дали — «карантин». Это было странно; предварительно я отправила телеграмму-запрос о возможности свидания. Сообщила, что приеду 30 января. В тюрьме объяснили, что ответили мне. Действительно, в Киеве лежала телеграмма, но отправленная почему-то в 11 часов 40 минут, а я была в тюрьме в 10 часов утра.

Возвратилась в Киев в совершенном отчаянии: что с Татьяной Сергеевной? Неужели арестовали? Чего еще ожидать?

Не было сил идти домой: там надо быть собранной, ведь дети смотрят. Зашла к Илье Владимировичу Гольденфельду. Профессор физики, он за год до ареста взял Леню к себе на работу в лабораторию. После ареста Лени мы особенно сблизились, в его доме я всегда могла найти поддержку и утешение.

Пошли с ним на телеграф. Слава Богу! На этот раз пронесло — Татьяну Сергеевну отправили самолетом в Москву: ей запрещено приезжать в Днепропетровск, так как Днепропетровск — закрытый для иностранцев город, а она знакома с иностранцами.

Вечером зашел знакомый, которого я плохо и поверхностно знала. По секрету сообщил: ему известно, что была медицинская комиссия и продлила срок пребывания Лене и что состояние его тяжелое. Откуда-то он узнал, что уже есть решение и о моем аресте.

Что это? Новая провокация?

А чтобы закончить о провокациях, расскажу еще об одной, которая последовала вскоре. Схема и цель была все та же — компрометировать и шантажировать.

Однажды вечером пришла к Некрасову. Он был в отъезде, и в это время у него жил Илья Владимирович. Засиделись допоздна. Звонок, и опять знакомый. Милиция с понятыми:

— У нас есть сигнал от соседей, что тут идет попойка и находятся какие-то подозрительные люди.

Проверили документы. Довольны. Составили протокол.

Привлекли к этому и моих родителей — посвятили, предложили повлиять. Тут я не выдержала, рассказала родителям и о Крыме (до этого я мало что им рассказывала). Отец пошел узнать, ему ответили:

— А зачем она в ресторан ходит?

Февральское свидание состоялось — состояние такое же,