Тамара Петкевич - Жизнь - сапожок непарный : Воспоминания

Твой А.Г.»

Я как-то получила от него непривычно для него названные «Ламентабельные (то есть Жалобные) вирши».

Не избежать нам вечных перемен:Где билась жизнь, там неминуем тлен.От Времени тускнеет лик камен,От Времени крошатся обелиски,От Времени теряет крепость виски,От Времени когда-то очень близкий,Проверенный на испытаньях другНенужным делается вдруг…Я помню письма с ласковым приветом,Хотя по некоторым явственным приметамОни служили только рикошетом,И выброшенный ныне вместе с таройНе более, не менее как Тамарой,И жизнь влачу и немощный, и старый,Обросший мохом и седой утесОт Времени свалился под откос.

С каким простодушием говорилось в этих строчках о той же потребности в верности, жажде быть единственным для души другого человека. Всех знобит в этом загадочном мироздании. Все мы так странно одиноки. Ищем. Требуем. Разбиваемся. Вновь тащимся своими окровавленными коридорами к Истине, Теплу, Нежности.

Измученного и больного Александра Осиповича тем временем отправили в этап на дальний Север «в лагеря особого режима».

Командировки в Ленинград оставались неизбывным искушением. Ленинград был иной — и биографической, и психологической территорией. Я постоянно стремилась туда.

Задания были нелегкими: отвезти детей железнодорожников в санаторий под Ленинградом или тяжелобольного на консультацию. Я бралась за все.

С больными детьми в дороге приходилось туго. Поднять и снять с полок, вывести строем погулять на больших станциях, покормить… Кто-то из ребят постарше убегал, прятался, а поезд вот-вот должен был отойти. Нередко пассажиры, сочувствуя мне, принимали участие в розыске детей, увещеваниях, уговаривали: «Поспите часок!»

Мне, и правда, начинало казаться, что мало-помалу я возвращаюсь в реальное сегодня страны.

Главным в Ленинграде было повидать сестру. Мне все в ней нравилось: улыбка, походка. Я верила, что растоплю ее ледок по отношению к себе.

В одном из разговоров Валечка ответила на несколько вопросов:

— Да. Люблю одного человека.

— А он?

— И он меня любит.

— Кто он, Валечка? Живет в Ленинграде?

— Нет, в Москве.

— Вы собираетесь пожениться?

— Нет.

— Почему? Сестра замолчала.

— Ты не сказала, где он работает. Кто он?

— Служит в войсках МВД. В охране Кремля.

Вот оно что! Вот в чем дело! Все это время сестра подавляла в себе… Горечь? Досаду? Или более определенное и сильное чувство? Шутка ли: невеста охраняющего Кремль человека имеет родную сестру, отсидевшую семь лет по политической статье!

Перенесшая блокаду, мобилизованная из детдома на рытье газопровода, проживающая в общежитии на тычке, сестра не могла быть счастливой из-за меня! Новая проблема.

Подсказать, как устраниться из биографии сестры, не быть ей помехой, может, подумала я, сам Аркадий (так звали жениха сестры). Написала ему.

«С вашей стороны, — ответил он, — помочь ничем нельзя. И прошу убедительно, если не хотите сделать хуже, то не предпринимайте ничего… Может, я и сам как-нибудь выпутаюсь из этого».

Когда я приехала в Москву, жених сестры назначил мне встречу:

— На Воробьевых горах. Согласны?

Склоны гор были захламлены. Мы поднимались все выше, выше.

— Взгляните отсюда на Москву. Красиво? — спросил Аркадий. Мне понравился подобранный, красивый молодой человек.

— Что же мы будем делать с родственниками, вроде меня? — начала я, приготовившись к откровенному разговору.

— Родственники как родственники, — отвел он такое начало. — А вы с Валюшей похожи.

Сестру Аркадий называл «Валюта», Сталина — «батей».

— Что надо сделать, Аркадий? — настаивала я на своем. — Скажите все, как думаете. Может, мне куда-нибудь уехать? Или вовсе — не быть?

— Так ведь и умри вы, так что? Ничего не изменится. Все равно надо будет в анкете писать, где умер и похоронен Валюшин отец, да та ее сестра, — спокойно рассудил Аркадий.

— Ну, где кто похоронен, писать, наверное, не обязательно?

— Ошибаетесь. Надо. Вы, видать, давно в руках анкеты не держали.

Я еще рассчитывала на конкретный совет, подсказку, что делать, но лейтенант неожиданно ответил:

— Не ломайте себе голову. Уйду я оттуда, и все!

— Как уйдете? Откуда уйдете? — опешила я от возможности столь простого решения и от душевной ясности этого человека.

— Не так это будет просто, но уйду с этой службы. Я люблю Валюту.

Цельного и бесхитростного человека встретила моя сестра на своем пути. Он и ушел. И потом никогда в жизни ни в чем ни он, ни моя сестра не кривили душой, жили по совести, по достоинству. Возможно, потому и воспитали двоих прекрасных сыновей.

Приезжая в Ленинград, я жадно искала встреч и бесед с подругой Ниночкой, порывистой, своевольной — в юности и неизменно ровной, неуязвимо спокойной, как человек, нашедший свое в религии, — теперь.

— Помоги установиться. Никак не могу понять чего-то самого важного в жизни! Ведь для чего-то дан человеку разум?

— Ты должна понять, Тамуся, что от нас самих ничего не зависит.

— Совсем ничего? Все априорно назначено? И даже то, что у меня отняли сына?

— Понимаю: такое принять не просто. Но испытания посланы, чтобы что-то в нас изменить. Они указывают нам путь. Не просто. Да.

Перелистывая ленинградскую телефонную книгу, я находила знакомые фамилии. О-о, вот семья Д. Детство. Карповка. Их квартира этажом выше над нами. До блеска натертые полы. Трапеция в дверном проеме. На письменном столе — микроскоп. «Мамочка! Можно я пойду к Леле и Вове?» — «Иди».

С Вовой мы встречались позже, когда он был студентом медицинского института, а я — студенткой института иностранных языков. Вова пророчил мне карьеру дипломата: «Будешь вторая Коллонтай!» В белые ночи мы наперегонки мчались на велосипедах. Мне хотелось яблоневую цветущую ветку. Он — мой рыцарь. Мое желание для него — закон.

А Лелю я после отъезда с Карповки не видела ни разу. В телефонную трубку услышала ее низковатый голос:

— С ума сойти, Томка! Откуда ты взялась? Где? Что? Хочу тебя видеть!

Боже, как хорошо, что кто-то ничегошеньки не знает про мое!

— А Вова в городе?

— Непременно ему позвони. Запиши номер. Он теперь живет отдельно. Один. Он знаешь как будет рад. И служебный запомни. Я набрала служебный.

— Ты? Быть такого не может! Правда, ведь так не бывает! Я только вчера тебя вспоминал, — басил он. — Где ты? Немедленно давай твой адрес. После работы приеду. Это можно? Ты одна? Сейчас мне надо на операцию.