Кристофер Хибберт - Частная жизнь адмирала Нельсона

Впрочем, уже тогда Нельсон свел знакомство с другой семьей, чье гостеприимство в какой-то степени заменило ему отсутствие дорогой миссис Мутри. Речь идет о семье Джона Ричардсона Херберта, председателя государственного совета острова Невис, весьма богатого и требовательного, а по мнению Нельсона, и «очень горделивого» человека, жившего на широкую ногу в огромном белом доме с колоннами, где поддерживал порядок целый штат чернокожих рабов. Жена его умерла, с единственной дочерью он разорвал отношения, не простив ей выбора мужа, и дом, называемый им Монпелье, вела его молодая, но успевшая овдоветь племянница Фрэнсис Нисбет. Мистер Херберт относился к ней как к собственному ребенку и ожидал ответного чувства с ее стороны. В Монпелье время от времени появлялись и другие племянницы и дочери кузин и кузенов, большинство в поисках мужа. По крайней мере одну из них ввел в дом капитан Нельсон, как-то признавшийся — подобного рода конфиденциальные поручения давались ему порой родителями и опекунами, знавшими его как «человека старых добрых правил».

Ну а другая племянница известила миссис Нисбет, тогда гостившую у друзей на Сент-Китсе, что в Монпелье объявился «коротышка капитан «Борея», о котором так много говорят».

«Пришел он прямо перед ужином, весь разгоряченный и почти все время молчал, хотя и производил впечатление человека, как говорится, себе на уме. За столом он от вина отказался, но после ужина, когда председатель по традиции произносил один за другим тосты «за короля», «за королеву и королевскую семью» и «за лорда Худа», сей странный человек всякий раз наполнял свой бокал и строго следил за тем, чтобы все с ним чокались. После чего отставил бутылку и вновь погрузился в молчание.

По одному вечеру многого о подлинном характере такого человека не скажешь. В поведении он замкнут и даже суров, впрочем, иногда может и пошутить остроумно, чтобы тут же замкнуться опять. Ума он, судя по всему, незаурядного. Оказавшись за столом рядом с ним, я всячески пыталась завязать светскую беседу, но ничего, кроме «да» и «нет», не добилась.

Впрочем, Фанни, если бы на моем месте оказалась ты, все, наверное, сложилось бы иначе, ты ведь умеешь обращаться с необычными людьми».

В следующий раз Нельсон оказался в Монпелье так рано, что на ногах был только один член семьи — пятилетний сын миссис Нисбет Джошиа. Когда мистер Херберт спустился, намереваясь поприветствовать гостя, он обнаружил «великого маленького человека, которого все так боялись» играющим с мальчиком под столом. Мать ребенка непринужденно поблагодарила его, чем сразу напомнила жену отставного инспектора флота. «Она очень похожа на миссис Мутри», — заключил Нельсон, а в его устах более высокой похвалы просто не могло быть. Потом он скажет самой миссис Нисбет, как сильно она напоминает ему миссис Мутри. «А женщину очаровательней ее трудно себе представить, — бестактно добавит он. — Жаль, вы ее не знаете: вы так похожи друг на друга и поведением, и взглядами, что наверняка подружились бы».

Объекту столь непрошеного сравнения исполнилось тогда двадцать семь лет. Отец Фрэнсис Нисбет служил на острове судьей. Муж — домашний врач, а ранее фармацевт в Ковентри — так жестоко страдал от тех самых тропических заболеваний, которые по долгу службы и профессии призван был исцелять, что вернулся с женой в Англию, где и скончался. Вдова вместе с младенцем-сыном отправилась назад в Невис искать покровительства у дяди, «человека, по наблюдениям Нельсона, всегда настаивавшего на своем» и обладавшего в то же время добрым и щедрым сердцем.

Роль хозяйки дома мистера Херберта Фрэнсис играла с достоинством: элегантно одевалась, хорошо говорила по-французски, умело шила и недурно музицировала, хотя хорошенькой ее не назовешь, вид у нее был такой здоровый, а кожа настолько мягкая и неподатливая к жаркому вест-индскому солнцу, что кажется, она никуда не уезжала из Англии. Ее «духовный уровень» Нельсон характеризует как «поднимающий ее над большинством людей обоих полов». И хотя Фрэнсис являлась, помимо всего, женщиной весьма непрактичной, Нельсон этого либо не уловил, либо предпочел игнорировать. Через непродолжительное время ему показалось, будто он снова влюблен. Он повсюду отзывался о миссис Нисбет чрезвычайно высоко, имел важный разговор с ее дядей, а затем отправил письмо и ей самой (переврав ее имя):

«Моя дорогая миссис Нисбет!

Я слишком плохо владею пером и не могу выразить чувства, какие испытал и продолжаю испытывать, получив ответ от мистера Херберта. От всей души надеюсь, содержание его доставило и Вам столь же подлинное удовольствие, какое доставило мне. Ибо я по-настоящему люблю Вас, и, верится, чувство мое основано не только на доводах разума, но и на взаимной приязни. Право, славная моя Фанни, будь у меня миллион, ничто бы не доставило мне такой радости и гордости, как возможность разделить его с Вами. А жить с Вами в скромном доме мне во сто крат милее, чем во дворце с любой иной из тех, кого я встречал ранее.

Достигнув известного возраста, я вполне способен отдавать себе отчет в своих поступках, а здравый смысл подсказывает, какой хороший выбор я сделал. Чем больше я о Вас думаю, тем большей любовью проникаюсь к Вашему сердцу и уму…

Нрав мой Вам известен так же хорошо, как и я сам, а когда Вы познакомитесь со мною ближе, убедитесь — лукавить я не умею[13]. О своем положение и родственных связях всегда говорю прямо.

Прошу, не сочтите мое письмо за дерзость».

Ответа не последовало, и Нельсон написал Фрэнсис вторично: «Неужели, рассчитывая хоть на строчку, я прошу слишком многого? Неужели мои письма Вас раздражают?» Точно так же не дождался Нельсон сколько-нибудь удовлетворительного ответа от мистера Херберта. В полученном наконец-то письме, выдержанном в корректном тоне, ни слова не говорилось о приданом, которое, по расчетам Нельсона, дядюшка должен дать за племянницей.

А ведь Нельсон знал — Херберт богат. Правда, и расходы, «должно быть, велики, ведь дом его всегда открыт любому и всякому и встречает он гостей чрезвычайно щедро». Однако же и денег у него немерено. «Множество поместий на острове у него в закладе, — рассуждает Нельсон, — а рабы, возделывающие его собственные земли, и скот оцениваются в 60 тысяч фунтов. Примерно раз в семь лет он отправляет в Англию 500 бочек сахара… А поскольку он сам говорит — в том числе и мне при первой же встрече, — будто считает племянницу родной дочерью, у меня нет никаких оснований сомневаться — он обеспечит ее самым достойным образом».

Тем не менее определенного ответа на этот счет он не получил. А когда Нельсон во время довольно напряженного разговора подвел-таки собеседника к интересующей его теме, тот отделался ничего не значащими словами и никаких обязательств на себя не взял. Да, племянница после его смерти будет обеспечена: она получит 20 тысяч фунтов, а если отлученная от дома дочь умрет раньше отца, то и больше — унаследует едва ли не всю его собственность. Но при жизни — нет: огромные расходы не дают мистеру Херберту возможности выплачивать племяннице сколько-нибудь значительные суммы. Самое большее, что он может себе позволить, — 200–300 фунтов в год. Да и такой расход для него затруднителен, во всяком случае до выхода в отставку, а она последует лишь через восемнадцать месяцев.