Ё-моё! - Гарри Яковлевич Бардин

как у собаки Павлова. Обмен репликами вполголоса. Не до разговоров! Главное — выпить и закусить.

— Вторая рюмка!

И вот уже можно выдохнуть и оглядеться. Кто — слева, кто — справа, кто — напротив.

Завязывается разговор. Не сразу, сначала осторожно, потом чуть громче.

— Третья рюмка!

После третьей рюмки разговор за столом и тосты гостей все смелей и громче.

— Четвертая рюмка!

Нестройный шум голосов. Никто никого не слушает. Именинник, а именно по его поводу все собрались, никому не интересен. Каждый старается перекричать соседа.

Короче говоря, это была благая идея, и мы записали всю фонограмму за один час и сорок минут. Я уложился в срок!

Но мне предстояло самое трудное.

В фильме перед именинником фигурирует праздничная телеграмма.

До конца фильма мы не знаем, кто ее прислал и что в ней написано. И только когда за столом вспыхнула драка, телеграмма, раскрывшись, падает на пол, и кто-то наступает на нее, оставив грязный отпечаток ботинка, мы видим текст телеграммы и можем его прочитать.

Вот он: «Дорогой Васенька! Поздравляю тебя с днем рождения! Желаю здоровья, счастья! Твоя мама».

И это для меня было главным в фильме. Возвращение от всей дурной вакханалии к истокам. К маме.

Мне было необходимо, чтобы этот текст прозвучал голосом старенькой мамы. Сейчас я буду каяться.

Пришла очень пожилая актриса.

К сожалению, не помню ее фамилии. Более того, я, подлец, не проследил, чтобы ее фамилия была вписана в титры. Мне очень стыдно.

У этой актрисы была трагическая судьба. За ее плечами остались восемнадцать лет сталинских лагерей.

Мне нужно было, чтобы она прочла текст телеграммы, но не по-актерски, а шамкающим ртом.

И я, смущаясь, обратился к ней:

— Извините, но я заранее прошу прощения за нескромность. У вас вставная челюсть?

— А какая ж еще? — ответила старушка.

— Вы бы не могли ее снять? — робко попросил я ее.

На что получил неожиданный ответ:

— Да если режиссеру надо, я могу раздеться догола!

Мне было не надо.

— Вы могли бы вынуть челюсть?

— Да ради бога! — с готовностью ответила старушка, и ее челюсть перекочевала изо рта в стакан с водой.

И она записала этот текст. Записала так, что у меня сейчас, когда я слышу ее голос, слезы наворачиваются на глаза.

Надеюсь, она меня простила за неупоминание в титрах.

Съемки «Банкета»

Съемки проходили очень тяжело. Аниматоры, привыкшие к движению по миллиметру, осваивали совершенно новую для них технологию продвижения предметов по сантиметрам.

Иногда возникали непредвиденные ситуации. К примеру, если вы помните мой фильм (а не помните, так его легко найти в интернете), то расстановка блюд и закусок в начале «Банкета» предполагалась как красивое предисловие.

Расстановка проходила под вальс Чайковского из «Лебединого озера». Я тогда впервые прикоснулся к его музыке. Второй раз это произошло через много лет на фильме «Гадкий утенок».

В первый раз под этот вальс на стол приземлялись закуски, а во второй на воду садились лебеди.

Я поручил сцену с закусками аниматору Сергею Олифиренко. Сцена должна была быть три метра семнадцать кадров.

Почему я это помню? Потому что Олифиренко авторитетно заявил, что это — невозможно.

Я — демократ по убеждению, но диктатор по профессии. Поэтому в экспозиционных листах, по которым снималась сцена, мною были четко обозначены все акценты, которые бы покоробили Чайковского: колбаса, сыр, салат оливье и так далее.

Снимать «посадку» закусок нужно было не резко, а «наплывом». Таким операторским приемом. Короче говоря, я дал задание, и Сережа отправился снимать.

Через два дня получаем из лаборатории готовую сцену. Я держу в руке увесистый ролик позитивной пленки, понимая, что сцена должна быть намного меньше.

— Сережа! — спрашиваю я аниматора. — Сколько здесь метров?

— Двенадцать, — отвечает аниматор.

— А должно быть три метра семнадцать кадров, — говорю и бросаю ролик в урну.

— И что? Даже не посмотрите? — удивился Сергей.

— Конечно, нет. Я посмотрю, когда сцена будет три метра семнадцать кадров.

Олифиренко был упрям, но я упрямей.

Ему хотелось самоутвердиться, а мне — сделать кино. У нас были разные «хотелки».

Сцену он переснял. Так, как надо, и она вошла в картину. Но отношения были испорчены навсегда. Что поделать, такая работа.

Большие проблемы возникли с настоящей едой. Сцены снимались порой два-три дня. Съемки проходили под горячими осветительными приборами.

В игровом кино актеры это спокойно выдерживают, а у нас жареные куры начали портиться и издавать такой запах, что последние кадры аниматор снимал, зажав нос.

Потом «актрису» нужно было вынести на помойку. Это поручалось только мне. И правильно! Сам придумал, сам и выноси.

Дошли до эпизода драки, когда весь стол качается, бутылки и фужеры падают, разбиваются.

Как снимать? Решили снимать не покадрово, а на скорую, как в игровом кино. Для этого я позвал Юру Норштейна. Мы с ним встали на четвереньки и, прикрытые скатертью, раскачивали спинами стол, от чего все падало и разбивалось. Когда я сегодня слышу расхожую фразу, будто кто-то нас поднял с колен, вспоминаю нас с Юрой, стоящих на коленях. В титры я его не поставил. Прости, Юра.

Чуть не забыл. Художником-постановщиком на фильме был Николай Титов, но под конец съемок с ним пришлось расстаться. Баба с возу — кобыле легче.

А дальше?

Я закончил съемки фильма «Банкет». К тому моменту я проработал уже четыре года на кукольном объединении «Союзмультфильма». За это время мог бы полюбить кукольные фильмы, но не случилось. Не полюбил.

Вероятно, от такой нелюбви и рождались мои новые идеи, новые формы. Я готов был идти на любые эксперименты, лишь бы не снимать традиционных кукол. Есть расхожее мнение, что у анимации нет границ. Я это подтверждал своими фильмами, придумывая разные материалы и разные формы. Каждый раз рисковал, но в этом экстриме было свое удовольствие, когда что-то получалось. С фильмом «Банкет» все получилось.

Я благодарен моей группе, которая поверила мне и рисковала вместе со мной.

Впоследствии я узнал, что «Банкет» использовала Британская киноакадемия как образец режиссуры.

Хорошо, что из России никто не настучал в Британию, что я режиссуре ни­где не учился.

Конечно, я своими экспериментами раздражал своих коллег, которые считали меня просто выпендрежником.

Их мнение меня не очень заботило. Если ты хочешь сделать что-то новое, должен задавить в себе обывательское: «Что люди подумают?»

Да, ты в этом одинок. Белая ворона. Ну и радуйся