Озаренные - Леонид Михайлович Жариков

на солнце, говорит старой женщине, которая задумчиво смотрит перед собой, подперев щеку ладонью:

— Есть рыбацкая примета: к вечеру море красно — моряку плыть неопасно.

Старушка отвечает в тон моряку:

— Какова вечерняя заря, таков другой день.

Кончается Дон. Уже скоро девять часов вечера, а еще светло.

Берега Дона зелены от старых ив. Уже нигде не видно пристаней. Совсем близко море. Это заметно по ветерку: он стал солоноватым и свежим. Горняк снял с себя пиджак и набросил на плечи девушки.

— Тебе не зябко?

— Хорошо мне, — отвечает девушка.

Выходим в открытое море.

Месяц, стоящий в небе, сеет призрачный полусвет. Теплоход скользит плавно, волны в море еще невысокие, как в реке. Вода трепещет легкими, теперь уже лунными бликами.

Ветерок свежеет. Девушка кутается в пиджак, прижимается теснее к теплому плечу горняка. Вода в море меркнет, она уже цвета старого серебра. Впереди замигали огоньки — слева белые, справа красные. Погаснет огонек и вспыхнет, погаснет и снова загорится. Зовут, зовут в открытое море огни. Это бакены указывают нам дорогу.

Уже сумерки, и кажется, что не огоньки горят впереди, а кто-то высекает искры — так их много, далеких, приглашающих огоньков.

Над нами в темном небе высветлилась звездная дорога. Почему-то торжественно и грустно от таинственного мерцания огней в морском просторе. Зовите, мигайте, далекие огни! Когда-то здесь плавали греки. Это древняя морская дорога. Тогда только по звездам водили суда, по вечным огням вселенной.

На теплоходе тишина. Проплываем мимо звуковых бакенов: покачиваясь на волнах, они все время позванивают. Звуковые сигналы нужны в море на случай тумана, когда не видно огней.

— Петя, а кто зажигает в море бакены? — тихо спрашивает девушка, и паренек старательно, точно ребенку, рассказывает подруге, как энергия солнца сама заряжает аккумуляторы бакенов и превращает тепловую энергию в энергию света.

Объясняя, парень снова спрашивает:

— Понимаешь?

— Понимаю, — отвечает девушка, и в мягком голосе ее звучит затаенная радость.

Они разговаривают о спутнике, смотрят в темное звездное небо. Девушка легонько вскрикивает, приняв падучую звезду за спутник.

— Наверно, он пролетает сейчас над нашей Гундоровской, — шутит парень, и оба смеются.

Пассажиры расходятся по каютам. На палубе только парень с девушкой да я — невольный свидетель их счастья.

Над морем царит луна — расстелила по воде от края до края серебристую дорогу, и она трепещет, точно живая. Море спокойно. Слышно, как мирно плещутся волны о борт теплохода.

Меня трогала их спокойная, уверенная дружба. Поразительно, что всю дорогу они ни словом не обмолвились о любви, а говорили о чем угодно: о машинах, лебедках, о какой-то тете Гале, которой нужно послать деньги, но такая нежность друг к другу чувствовалась за этими «посторонними» разговорами. Поистине любые слова понятны, если их произносит любимый.

Час ночи. Только что скрылись огни Таганрога. В открытом море снова вспыхивают сигналы бакенов. Наш теплоход продолжает путь через море к Ейску. Рано утром меня будят шум и суета пассажирской посадки. Слышны за окном каюты крики: «Сюда неси чемодан», «Ивановна, подержите девочку». Пассажиры переговариваются по-южному. «Тю, на чемодан же ж поставь».

Стоим в порту Ейска. Горы вещей сложены у стенки под моим окном. Утро раннее, солнечное. Виден причал, деревянные сваи, отраженные в воде. Могучий портовый кран, похожий на жирафа, грузит песок в железнодорожный вагон. С правого борта промелькнул белый буксирный катерок. Видны спасательные круги, висящие на стенках капитанского мостика. Матрос ведром на длинной веревке ловко, прямо с борта черпает из моря воду, моет палубу.

Гудок густой, как звук фагота. Еще гудки — один протяжный, три коротких. Отчаливаем, однако, не своим ходом, нас разворачивает тот самый катерок, на котором матрос мыл палубу. Катерок повернул теплоход носом к выходу из порта и заглушил свой мотор, словно отдыхал. На борту буксира видна надпись: «Кубань». На капитанской рубке сзади написано: «Берегись буксира!» Похоже, что крохотный буксир-катерок стращает: «Берегись, а то увезу!»

Наш белогрудый теплоход скользит по морю мимо рыбацкой шхуны «Запорожье», мимо элеватора, мимо длинного мола, на котором сидят рыбаки с удочками. Море спокойное — ни всплеска, ни ветерка.

Долго плывем поперек азовских соленых просторов в сонной, согретой солнцем вялой тишине. Обогнали буксир с баржей: везут керченский агломерат[1] для доменных печей «Азовстали».

После полудня показались вдали туманные очертания берега. Это город Жданов, порт Донбасса. За этим шумным портом, где собрались флаги многих стран, за его прибрежными парками и белоколонными санаториями простирается на сотни километров на север, на восток и на запад угольный край, шахтерская земля. Здесь жил первый богатырь Донбасса — Никита Изотов и его соратники — Ермачок, Стаханов, Александр Степаненко. Теперь здесь трудятся новые поколения героев — прославленные горняки наших дней.

В станице Вешенской на Дону произошла знаменательная встреча, или, как шутили шахтеры, встреча «на высшем уровне». Славный забойщик Краснодона, Герой Социалистического Труда Николай Мамай приезжал к писателю Михаилу Александровичу Шолохову. Сердечно принял он гостя, крепко обнялись два сына великого народа.

Мамай привез Михаилу Александровичу символ горняцкой судьбы — подземную лампу шахтера. Очень тронул писателя подарок, и он сказал, что отныне эта лампа всегда будет стоять на его письменном столе.

Породнились навеки два сердца, два брата — шахтер и писатель.

———

Краски осени легли на донецкую землю.

Небо густо-синее, чистое, холодноватое. На его ярком фоне отчетливо видны черные треугольники шахтных терриконов, дымят вдали заводские трубы.

Белые хатки шахтерских поселков увешаны желтыми гирляндами кукурузных початков. На крышах сараев греются на солнце оранжевые тыквы.

В посадках вдоль дорог, в парках и садах — листопад. Укрыли выжженную, покрытую пылью траву багровые, желтые листья кленов, тополей, дубков.

Плывут в чистом воздухе паутинки, вспорхнет редкая поздняя бабочка. Воробьи сидят на проводах, взъерошив перышки, они собираются стаями — так легче бороться за жизнь...

На полях, где недавно зеленели заросли подсолнуха, теперь торчат одни палки. Кукуруза шелестит сухими лентами листьев.

Унылая пора, очей очарованье,

Приятна мне твоя прощальная краса...

К вечеру поплыли облака — низкие, черные. Над ними в вышине навалены вороха белых облаков. Вот солнце скрылось, снопы его лучей, как прожекторы, косо просвечивают сквозь облака на землю. Небо заиграло красками. Нижний слой облаков засветился золотом, верхние стали пунцово-красными, сиреневыми,