Шуты Господа. История Франциска Ассизского и его товарищей - Брезгам Галинакс

– А, так ты не можешь простить мне, что Франческо решил стать рыцарем! – догадалась Джованна. – Так вот, к чему ты ведешь: ты хочешь, чтобы Франчо вернулся в твою контору. Но этого тебе не добиться: он будет рыцарем, а не торговцем!

– Как знать, судьба и случай совершают удивительные вещи, – все так же спокойно произнес Пьетро. – Я прошу тебя запомнить следующее: твое религиозное рвение я уважаю, я никогда не мешал тебе и не собираюсь мешать впредь. Но Франческо ты не трогай, достаточно ты забила ему голову своими бреднями. Если он вернется домой, если он откажется от глупой затеи стать рыцарем…

– Он не вернется и не откажется, – не надейся! – вскричала Джованна.

– Если он вернется домой, отказавшись стать рыцарем, ты больше никогда не будешь сбивать его с толку своими рассказами о святых, мучениках, отшельниках и прочих божьих людях, – внушительно, с расстановкой, не сводя с жены тяжелого взгляда, проговорил Пьетро. – У него талант к торговому делу, он будет наследником и продолжателем нашего семейного предприятия, он прославит его на весь христианский мир, а может быть, и не только на христианский… Запомни мои слова, женщина, – если ты будешь сбивать Франческо с толку, я отправлю саму тебя в монастырь, и ты там проведешь остаток твоей жизни. Поверь мне, я сумею это сделать.

– От тебя всего можно ожидать! – со слезами на глазах воскликнула Джованна.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – невозмутимо сказал Пьетро. – А насчет возвращения Франческо ты ошибаешься. Я буду не я, если мы не увидим его дома еще до Рождества.

– Но почему… – хотела спросить Джованна, но Пьетро подал ей знак, чтобы она замолчала, на цыпочках подкрался к дверям и резко открыл их. На пороге стоял Анджело, который, по-видимому, подслушивал разговор родителей.

– Что вам надо, молодой человек? – с насмешкой спросил Пьетро.

– Анджело, сынок, что ты? – ласково сказала Джованна.

– Я принес тебе счета из конторы, – ответил Анджело как ни в чем ни бывало, протягивая отцу бумаги. – Приказчики просили тебе передать.

– Я ушел из конторы меньше часа назад и был последним, кто покинул ее. Как же ты мог встретиться там с приказчиками? – возразил Пьетро, принимая бумаги. – О, да они лежат у тебя со вчерашнего дня!

– А я не говорил, что пришел из конторы только что, – немедленно нашелся Анджело. – Я просто сказал, что принес тебе счета из конторы.

– Эх, если бы у тебя был ум такой же, как хитрость, – пробурчал Пьетро. – Одной хитрости недостаточно, чтобы схватить за хвост птицу удачи; схватить-то, пожалуй, можно, а удержать – не получится… Вот тебе еще одна причина, почему лишь Франческо сможет возглавить наше торговое дело после меня, – сказал он, обращаясь к жене.

Джованна вздернула голову и пожала плечами, а на лице Анджело промелькнула злобная и завистливая гримаса.

* * *

Гвалтьеро де Бриенне не терпел неповиновения, он требовал четкого и неукоснительного выполнения всех своих приказов. Рыцарское звание, которого он добился долгой службой в оруженосцах, предоставило ему право командовать над людьми, и он наслаждался этим правом. В глубине души он презирал те нелепые ограничения, которые накладывались на рыцаря по кодексу чести: Гвалтьеро считал, что времена, когда рыцари защищали слабых и обездоленных, боролись с несправедливостью, а сами при этом терпели лишения, давно прошли. Рыцарь являл собой грозное и страшное орудие боя: такое орудие дорого стоило, значит, надо было найти того, кто мог заплатить надлежащую цену, а все остальное не имело никакого значения.

Люди, пришедшие в его отряд, тоже шли сюда не для того, чтобы защищать слабых и обездоленных, а во имя славы и денег. Гвалтьеро знал, как этого добиться, – знал он и другое: большая часть пришедших к нему должна погибнуть для того, чтобы остальные, – и прежде всего, он сам, – получили желаемое. Кому погибнуть, кому остаться в живых, зависело от Господа Бога, однако Бог был на небе, а Гвалтьеро де Бриенне – на земле, и для своих солдат он был верховным командиром.

Для того чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений на этот счет, Гвалтьеро сразу же взял новобранцев в ежовые рукавицы; он, рыцарь и дворянин, мог легко распоряжаться теми, кто не имел ни рыцарского звания, ни дворянского происхождения, а если прибавить к этому богатый опыт Гвалтьеро де Бриенне, его железную волю и упрямый характер, то понятно, что у прибывших к нему юнцов не было ни малейшей возможности ослушаться своего командира.

Для начала он подверг их испытаниям, которые были наиважнейшими для воинов, имеющих желание служить в его отряде, и эти испытания были мало похожи на предначертанные в старом рыцарском кодексе. Как известно, человек, стремящийся к рыцарскому званию, должен был доказать свое душевное благородство, отсутствие пороков и низменных наклонностей. В кодексе было сказано, что об этих качествах следует судить не по словам, ибо слова нередко бывают лживыми, и не по роскоши одеяний, ибо роскошное платье подчас скрывает жалкую и подлую душонку, обиталище низости и лжи, – но если ищешь душевное благородство, то ищи его в вере, надежде, милосердии, справедливости, отваге, преданности и иных добродетелях.

Испытывая человека на пригодность к рыцарству, говорилось далее, надлежит справляться о его нравах и обычаях; ибо если бы рыцарство не пополнялось теми, кто безупречен в отношении чести, кто дорожит ею и о ней печется, то оно бы погрязло в пороках и не смогло бы заново воссиять во славе. Человек, алчущий рыцарства, должен знать о грузе ответственности, с рыцарством сопряженном, и о тех опасностях, которым подвергаются вознамерившиеся стать рыцарями. Не столько смерти должен бояться рыцарь, сколько позора, и не столько голод, жажда, жара, холод или любые иные тяготы и мучения должны страшить его, сколько бесчестье.

Человек, обуреваемый гордыней, необразованный, речи которого столь же грязны, как и его одежды, пьяница, чревоугодник и клятвопреступник, жестокосердый, корыстолюбивый, лживый, вероломный, ленивый, вспыльчивый и сластолюбивый или погрязший в иных пороках, не должен быть рыцарем. В противном же случае, если бы в рыцарский орден вступали те, кто ему чужд, получалось бы, что нет разницы между хаосом и гармонией. Отсюда следует, что, поскольку рыцарство – это приведенная в гармонию отвага, каждый оруженосец, прежде чем быть принятым в рыцарство, должен быть подвергнут испытанию.

Наконец, в кодексе говорилось, что горбун, толстяк, равно как и тот, кто имеет какой-либо иной телесный изъян, не должен вступать в рыцарский орден, ибо было бы большой ошибкой принимать в рыцари хилых, худосочных и непригодных к ратному делу.