Жизнь и творчество Михаила Булгакова. Полный лексикон - Борис Вадимович Соколов

человек пришел, осмотрелся и сказал, что у меня в квартире живет хороший домовой. Надо полагать, что ему понравились книжки, кошка, горячая картошка. Он ненаблюдателен. В моей яме живет скверная компания: бронхит, ревматизм и черная дамочка – Нейрастения. Их выселить нельзя. Дудки! От них нужно уехать самому». Однако это письмо писалось долго – вплоть до 24 февраля. За это время успело произойти одно чрезвычайно радостное для Булгакова событие – возобновление «Дней Турбиных» во МХАТе. Поэтому свое послание он закончил на более оптимистической ноте: «Для автора этой пьесы это значит, что ему – автору – возвращена часть его жизни. Вот и все».

Литературные вкусы Булгакова и П. в значительной степени совпадали. Так, судя по письмам, оба высоко ставили прозу Алексея Николаевича Апухтина (1840–1893), оставаясь равнодушными к его поэзии. Это было уже во время смертельной болезни Булгакова. Его последнее дошедшее до нас письмо П. датировано 24 января 1940 г.: «Жив ли ты, дорогой Павел? Меня морозы совершенно искалечили, и я чувствую себя плохо. Позвони!» Во время болезни старый друг навещал писателя, а после его кончины вошел в комиссию по литературному наследству. В биографическом очерке, предназначавшемся для так и не вышедшего в свет сборника булгаковских пьес, П. очень точно сказал о Булгакове: «Беспокойный, трудный путь писателя, пройденный с таким напряжением и неоскудевавшей энергией, путь жизни и творчества, на который было затрачено столько сил, работы и душевных мук и который оборвался так рано и несправедливо, дает право писателю на безмятежную оценку его писательского труда и на глубокую и вечную признательность за незабываемый вклад, внесенный им в сокровищницу русской литературы».

Отметим, что Е.С. Булгакова П. и особенно его жену явно недолюбливала, что отразилось в дневниковых записях. П. и А.И. Толстая принадлежали к кругу знакомых Л.Е. Белозерской и через нее познакомились с Булгаковым. Не исключено, что третья жена писателя чувствовала в П. некоторую неискренность и готовность чуть дальше, чем следовало бы, идти на компромисс с властью. В частности, в последнем из дошедших до нас писем Булгакову от 12 декабря 1939 г. П. цитировал из собственного предисловия к выходящему под его редакцией сборника документов «Архив опеки Пушкина»: «В связи с юбилеем, как известно, широко развернулась работа советских писателей по созданию новых драматических произведений, связанных с жизнью Пушкина, романов, ему посвященных, и т. п. Правильные исторические краски, накладываемые авторами на их беллетристические писания, зависят в большой степени от доброкачественности тех сведений, на которые они опираются». Однако эти строки, в скрытой форме упоминавшие булгаковскую пьесу «Александр Пушкин», в тексте издания не сохранились, в чем П. признавал и свою вину: «В последний момент цензура потребовала, чтобы в предисловие был включен отдельный абзац о Николае I. Я его сделал, но места оставалось недостаточно, а переверстывать весь том – невозможно. Как быть? Мне говорят: вычеркните лишнее из предисловия. Я отвечаю, что лишнего не пишу. Ну, мы без вас найдем. И вычеркивают вышеприведенные строки. Я возражаю. А мне в ответ: да какие такие драматические произведения о Пушкине вы нашли? Я было хотел назвать то, из чего я внутренне исходил – твою пьесу (о романах Тынянова и Новикова я как-то и не очень думал) (имеются в виду «Пушкин» (1935–1943) Юрия Тынянова (1894–1943) и «Пушкин в изгнании» (1936–1943) Ивана Новикова (1877–1959). – Б. С.), да махнул рукой и сказал: делайте, как хотите. А вышло глупо: ведь если кому будет интересна книга, так постановщикам твоей пьесы, и хорошо бы, если бы это было предусмотрено предисловием. А я смалодушествовал». П. не рискнул назвать цензорам имя друга-драматурга, почти все пьесы которого находились под запретом. Е.С. Булгакова записала 11 июня 1937 г.: «Вечером – Аннушка с Патей Поповым. Случайно пришел Мелик (А.Ш. Мелик-Пашаев (1906–1964), дирижер Большого театра. – Б. С.). Аннушка, по своей глупости, решила не ударить лицом в грязь перед Меликом и говорила о «высшем свете» (в связи с «Анной Карениной»)… Ругала Немировича за книжку, ругала кого-то, кто описал ее отца, Илью Толстого, кричала «мой отец женился девственником и двадцать лет не изменял жене!»… На Мелика они произвели удручающее впечатление». Здесь речь идет о мемуарах одного из основателей и руководителей МХАТа Владимира Ивановича Немировича-Данченко(1858–1943) «Из прошлого». Эта книга, вышедшая в 1936 г. в издательстве «Academia», сохранилась в булгаковском архиве с пометками писателя (или Е.С. Булгаковой). Можно предположить, что неудовольствие А.И. Толстой вызвало следующее место, подчеркнутое в булгаковском экземпляре и даже отмеченное восклицательным знаком. Оно представляет собой сообщение А.П. Чехова автору воспоминаний об одной весьма пикантной истории: «И чуть не с первых слов он рассказал мне как курьез: он ухаживал за замужней женщиной, и вдруг, в последнюю минуту успеха обнаружилось, что он покушается на невинность. Он выразился так: «И вдруг замок». Открыл ли он его, я не допрашивал, но о ком шла речь, догадывался, и он знал, что я догадываюсь». Возможно, жена П. связала данный эпизод с кем-то из своих знакомых. Не исключено даже, учитывая ее последующие слова об отце, что А.И. Толстая решила, будто Чехов говорил о ее родителях – Илье Львовиче Толстом (1866–1933) и Софье Николаевне Философовой (1867–1934). П. и его супруге наверняка не понравился и пассаж из главы «Толстовское в Художественном театре», тоже отчеркнутый Булгаковым: «Мы, писатели той эпохи, были вообще немножечко мизогинами. В нас возбуждали досаду те интеллигентные женщины нашего круга, которые пытались играть большую роль, чем позволяло наше свободолюбие. Много было таких женщин, захвативших верхушки мужских интересов и считавших себя вправе не только вмешиваться во все взаимоотношения мужей, но даже диктовать им их поведение». Вероятно, Е.С. Булгакова сочла, что это определение целиком подходит к А.И. Толстой и П.

Однако еще более удручающее впечатление на вдову Булгакова произвел отзыв о романе «Мастер и Маргарита», содержавшийся в адресованном ей письме П. от 27 декабря 1940 г. Здесь вместе с массой комплиментов покойному автору настойчиво проводилась мысль о невозможности публикации главного булгаковского произведения (осторожный П. явно опасался, как бы чего не вышло): «Я все под впечатлением романа. Прочел первую часть, кончая визитом буфетчика к Вас. Дм. Шервинскому (так, очевидно, именовался профессор Кузьмин в одном из промежуточных вариантов последней редакции романа, который читал П. и который до нас не дошел. Василий Дмитриевич Шервинский (1850–1941) – терапевт и эндокринолог, отец поэта Сергея Васильевича Шервинского (1892–1991) и архитектора Евгения Васильевича Шервинского (1878–1942). Не исключено, что Булгаков обращался к помощи В.Д. Шервинского во время своей последней болезни. Так же можно предположить, что в тексте, который