Давид Боровский - Александр Аркадьевич Горбунов

ли он, кто это поставил. Он понял, что пора отвечать за все, и произнес не без вызова: «Ну, я!» Мужчина внимательно на него посмотрел и сказал: «Да ничего, мне даже нравится». Когда Титель поведал эту историю Алле Александровне, она засмеялась: «Саша, вы мужественный человек! Точно такая же история произошла со Львом Дмитриевичем в Новосибирске, но он повернулся и сказал: «Не знаю!»

Вторая причина – футбол. «Мне, – рассказывает Александр Титель, – было очень интересно с ним разговаривать. Мы же не говорим только о спектаклях. Всегда ходим кругами. Вокруг да около. Выяснилось, что мы оба болельщики. Что оба обожаем бразильский футбол. И – итальянский. Давид очень любил Италию. Рассказывал мне про нее. А я тогда в Италии практически не был».

Когда Титель с женой переезжали в другую квартиру, они советовались с Давидом: какие сделать стены. Давид отвечал: «Только белий!..» По чертежам Давида была в новой квартире сделана и ниша. Она теперь – имени Боровского. На новоселье Давид подарил Александру Борисовичу и его жене эскиз после «Игрока», кувшин для вина и большие белые бокалы…

И Титель с Боровским стали сочинять спектакль. Перед этим Давид побывал в театре и посмотрел все последние работы Тителя. Тот приходил к нему в мастерскую.

«И так постепенно-постепенно, – рассказывает Александр Борисович, – обрастал спектакль. Давид делал прирезки. Уже было ясно, что будет дорогой отель, что будут круги такие. Есть, кстати, очень красивый макет, который был сделан для “Игрока”. Он – в музее Большого театра… И в центре должна была быть рулетка. И мы уже разыгрывали: вот это тут, вот этот тут, здесь будет стеклянный вход, пальма… и все будет крутиться вокруг рулетки».

А потом Давид сказал Тителю: «Вы знаете, я думаю, не вокруг рулетки. Я думаю, что в центре должна быть та маленькая комнатка, в которой на чердаке живет Алексей Иванович. Потому что отель дорогой, но он только учитель, и у него там, на верхотуре, скромная комнатка».

На последнем этаже. С хорошей деревянной кроватью (потом Титель и Боровский вместе разыскивали эту кровать по антикварным магазинам, нашли на Фрунзенской набережной в Москве), но больше ничего в этом номере не было. Даже рубашка на плечиках висела прямо на стене. Не игра в центре, а Игрок! Человек!

Тем временем внезапно произошло назначение Рождественского главным дирижером Большого театра. Он, согласившись с этим назначением, обратился к Тителю с предложением, весьма настойчивым, перенести “Игрока” в Большой. И предложение свое, по словам Александра Борисовича, объяснил так: «Понимаете, я в этом сезоне могу здесь поставить только один спектакль. У меня все уже расписано. И будет выглядеть очень странно, если я, главный дирижер Большого, единственный спектакль поставлю в Театре Станиславского».

Титель ответил, что он должен переговорить со всеми, кто имеет отношение к созданию спектакля, с директором театра и с Боровским.

«Урин, – рассказывает Титель, – не возражал. Давид же сказал: “О-о-ой… я не хочу, я не люблю Большой, я не люблю это золото, это все. И вообще мне неудобно, потому что меня неоднократно звал туда Бархин”. Бархин в Большом был главным художником при Васильеве, которого “ушли”, о чем Васильев узнал на курорте. И Бархин вместе с ним ушел.

Известна даже шутка Боровского о том, что на его могильной плите напишут: “Здесь покоится художник, не сделавший ни одного спектакля в Большом театре”».

Титель сказал Рождественскому, что он готов, Урин согласен, но Давид Львович не хочет. И попросил Рождественского поговорить с Боровским. Рождественский позвонил Давиду. И тот, в конце концов, нехотя согласился, хотя душа к постановке «Игрока» в Большом не легла.

«Почти весь ноябрь (2000 год. – А. Г.), – записано в блокноте Давида, – ушел на “Игрока”. За исключением четырех парижских дней. В мастерской холодно. Два хилых камина еле греют. Непрерывной работы часа на четыре, не больше. Это раздражает. Клей перемерз. Еле-еле клеит.

26-го смотрела Марина. 27-го приехали смотреть Рождественский с Тителем. Рождественский оставался в дубленке. Уехал, кажется, довольный. Титель задержался еще на час.

Приходил смотреть Саня.

29-го перевезли макет в Станиславского. Как хорошо стало в мастерской. Легко! Освободился! Пусть на время.

Если бы не холод…

Впрочем, кажется, что-то получилось».

Давид сказал Тителю: «Александр Борисович, там покатая сцена, как мы будем это делать? Туда нужны какие-то механизмы – мы сначала думали, что вручную катать будем. Вручную катать очень трудно. Когда по ровному, можно. А так надо заводить … Головная боль. И это золото…»

Рождественский год проработал, продерижировал на двух-трех спектаклях и после премьеры «Игрока» и завершения сезона подал заявление.

«И Давид, – рассказывает Титель, – мне сказал: вот видите, дирижеры все такие, нас с вами “кинули”».

Когда стало ясно, что «Игрок» переместился в Большой, Титель сказал Рождественскому: «Геннадий Николаевич, давайте делать два состава. Один из Театра Станиславского, другой из Большого. Я всех своих лучших, кто должен был принимать участие собрал и сказал: мы делаем “Игрока”, премьеру первой редакции, с дирижером Рождественским, с художником Боровским, поэтому, пожалуйста, вот эти два месяца вы никуда – ни в какую Германию, ни в какую Францию, ни в какую Америку не ездите. А тогда все вышли из нищих 90-х, всем нужны были деньги и платили ерунду, копейки. И все согласились. Рождественский вариант с двумя составами одобрил, но все дело в том, что второй-то состав, тот, что из Большого театра, был малосостоятельным.

И премьеру – все главные роли – пели артисты Театра Станиславского. Игрока пел Миша Урусов – молодой тенор. Полину – Оля Гурякова, которая уже успела в Европе попеть. И даже успела перед этим спеть Полину с Гергиевым в “Метрополитен-опера”. Это была уже ее вторая Полина. И Генерал был наш – Леня Земненко. И Бабуленька – у нас была молодая Лена Манистина, но она крупная, мы ее загримировали. В тот момент, когда круг должен был выезжать на публику, круг должен был ехать в одну сторону, кольцо в другую – вывозить Бабуленьку. Он не поехал. Застрял. Оркестр играет, а она – молодец, умница, она там сзади вступила, поет, как будто она еще только приближается. Потом круг периодически шумел».

Декорацию к «Игроку» сделали плохо. Ее изготовление заказали не какой-то там шарашкиной конторе, а Космическому научно-производственному центру имени Хруничева. Когда Давид узнал, что заниматься установкой механизмов будет такое известное предприятие, он обрадовался. Кто же мог предположить…

Титель с Давидом приезжали на предприятие несколько раз. И робко просили: только, пожалуйста, бесшумно, это должно быть бесшумно, это не должно мешать музыке. В ответ слышали: мы такие изделия выпускаем, что вы даже не сомневайтесь. И – выпустили…

Сделанный в Центре имени Хруничева для спектакля в Большом театре агрегат шумел и