Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

непримиримого врага.) Я написал ему, что я, такой-то и такой, назвал свое настоящее имя, по наущению злейшего врага Судана, лидера ее коммунистов, прибыл сюда под чужим именем, чтобы выучиться на идейного врага своей Родины, стать борцом против справедливого режима.

Я попросил у генерала прощения за свою детскую глупость, попросил его вернуть мне мое имя и дать мне разрешение честным человеком, пламенным патриотом вернуться на Родину и всю жизнь работать на ее благо.

Это ответ генерала Немейре. Вот видишь, Валера, его личная подпись.

Он прощает меня и призывает вернуться на Родину, в Судан, и гарантирует мне место ассистента на философском факультете Хартумского университета.

Логишники

Мы, наша группа, придумали кафедральный праздник — день логики, логишник, и отмечали его в последнюю неделю апреля. Не стану рассказывать, как на самом первом логишнике кто напился, кто, такой уважаемый, лестницу на факультете через все ступени заблевал…

Празднование включало самодеятельность силами студентов, викторины, вино и закуски и центральный аттракцион — индивидуальный КВН[22].

Я принимал достаточно активное участие в подготовке первых праздников. Потом мое участие по понятным причинам уменьшилось, а когда я уехал в Томск, на работу, сами логишники заглохли. Я не говорю, что именно поэтому, но намекаю. Так вот, кажется, на втором праздновании мы решили изобразить логический рай (напомню, что такое название дал великий Гильберт канторовской теории множеств) и все шутки подвязать к нему.

Я, как всегда, написал несколько сценок сугубо логического содержания. Тексты не сохранились. Но в идее я простыми словами в диалоги переписал знаменитый логический парадокс «Вальтер Скотт». Как бы в логическом раю сидят и получают удовольствие король Генрих IV и Вальтер Скотт, и тут к ним подходит недавно умерший Бертран Рассел и на студенческом жаргоне излагает им этот самый парадокс про них самих, а они не сразу врубаются, переспрашивают, перевирают, усмешняют — короче, обычные приемы капустника.

Вальтером Скоттом согласился быть тот самый Дмитрий Иванович, я, конечно, взял себе роль Рассела, а роль Георга, короля Англии, досталась Е. К., и на его лысину водрузили бумажную корону, окрашенную желтой гуашью под цвет золота.

Ну и идет вокзал-базар, мы по очереди выкрикиваем дурацкие реплики, в зале поощрительный смех, и тут, совершенно вне роли, распалившийся Е. К. обращается ко мне — Бертрану Расселу и запальчиво не говорит, а орет:

— А не вы ли в другом своем дурацком парадоксе все интересовались, лыс я или не лыс (имеется в виду другой знаменитый логический парадокс «Лысый»)? Так вот, — тут Казимирыч лихим жестом срывает с себя корону, — убедитесь, я лыс, лыс! — и тычет в свою лысину пальцем.

Фуррррор! Меня самого чуть не вырвало от хохота.

На каком-то банкете, может быть и на логишнике, сосед Евгения Казимировича, поддевая на вилку очередной дефицит, сказал:

— А я стараюсь есть только то, что можно купить самому, без всякого блата, в простом магазине, желательно без очереди…

Не прекращая есть, Войшвилло повернулся к соседу:

— Вот так одним хлебом и питаетесь?

Нет! Е. К. и шутки понимал, и сам шутил, но, как бы теперь выразились, не был человеком тусовки и в сравнении с тусовочными людьми, конечно, выглядел как бы несколько нафталинным увальнем. Но если вам кажется, что это как-то снижает, то лично я, как хорошо знавший его, решительно и авторитетно заявляю:

— Нет, нисколько не снижает.

Две строчки о наших личных отношениях. Как-то привязалось к Казимировичу известное выражение: «Наше дело телячье». И он стал это выражение произносить раз, другой, третий, в частной беседе, на заседании кафедры, для первокурсников на лекции.

— Наше — говорит, — дело телячье.

И все. По десять раз на дню. Помните у Мандельштама: «Меня преследуют две-три случайных фразы, весь день твержу…»

Я ему и говорю:

— Евгений Казимирович, вы хоть знаете конец этой приговорки, что вам так полюбилась.

— Нет. Какой конец? Это и все.

— Нет, Евгений Казимирович. Незнание не избавляет от ответственности, а выражение это полностью в народе звучит так: «Наше дело телячье, обосрался и стой, жди, когда вытрут».

Он смутился.

Николай Иванович КОНДАКОВ, большой начальник в издательском деле, выпустил собственнолично «кирпич»: «Логический словарь-справочник» энциклопедических размеров. И денег, говорят, много наполучал. А там, в этой книжке, в предисловии строках в пятидесяти поблагодарил за помощь и консультации всех подряд: и главных, и второстепенных.

Надо написать рецензию, притом кисло-сладкую, а некому. Неудобно, неделикатно писать плохо тому, кого так вежливо отметили и поблагодарили. Ошибок, огрехов, просто ляпсусов много, но некому отмечать. Е. К. говорит:

— Пусть Родос пишет, у него хорошо получается.

За деньги — да сто пудов.

Отметил я, что сама идея сводного, обобщающего издания мне нравится, но к такого рода книгам-энциклопедиям могут быть применены три рода критериев: полноты, охвата логического материала: отсутствия ошибок; и общей ясности изложения для не слишком посвященных.

И по всем этим трем критериям накатал чертову тучу замечаний.

Одни статьи повторяются под разными названиями до восьми раз (!), другие темы не упомянуты. Некоторые фразы настолько туманны, что, даже зная, о чем речь, не легко расшифровать смысл, как у Гегеля, и ошибки, ошибки.

Между прочим, «Вопросы философии» приняли все без споров. Кроме вопроса о лицах, о персоналиях. Я там посмеялся, что у Кондакова есть какие-то цари, бояре, дьяки с датами рождения, но даже без строчки о том, что же они для логики сделали. Зато нет Гастева, Есенина-Вольпина. Мне без слов вернули на подпись с вычеркнутыми этими фамилиями. Я их опять вписал. Они от себя написали: особенно грубые ляпы среди персоналий и, уже не переспрашивая у меня разрешения, напечатали. 120 рублей.

Прошло пару лет. Кондаков опять свой словарь переиздает, теперь уже и на меня ссылки. Казимирыч ко мне подходит:

— Надо опять рецензию написать. Но нас сдерживает то, что вы, наш же человек, такую расхвалебную рецензию написали.

Тут я, фигурально говоря, взвился, взорвался:

— Вы, Евгений Казимирович, сами, своими глазами мою рецензию читали?

— Нет! Мне так сказали.

— И с каких это пор профессор Войшвилло всяких приспешников слушает? Я в такие игры не играю даже с вами. Вы сначала лично сами прочитайте и, если у вас будут какие-то критические замечания, я вас со всем моим уважением выслушаю, а так — не читаю, по принципу одна баба сказала, я с вашей стороны критики не принимаю.

В максимально сильной форме. Почти грубо.

Он прочитал. Извиниться в прямую не извинился, но сказал, и при народе:

— Валерий, я вашу рецензию прочитал.