Amor. Автобиографический роман - Анастасия Ивановна Цветаева

class="v">Ты закинул за голову руки.

Ты один. Никого. Сердце режущий звук

Проходящего поезда. Муки

Я твоей не скажу никому.

Морок

И всё хочется чрез этот морок

Эллипсоидов – прямую провести!

Ведь недаром же – мой взгляд столь зорок

И туманы на своём пути

Диогена фонарём взрезаю.

Коль смеёшься – смейся, смех – не грех!

Неужели ж я того не знаю,

Как кратчайшую меж точек – эх,

Будь я на десяток лет моложе,

Ты с меня бы не сводил очей,

И хоть мой бы не был (ты ведь тоже

От рожденья, как и я, – ничей) —

– Насмеялась над твоей гордыней

Я бы всласть (коса на камень, друг!

Равенство углов, закон!). Ведь это ныне,

В мудрости вступивши светлый круг,

Я на всё гляжу прозрачным взглядом

Неземной усталости моей.

Сумерками – рука в руку – рядом,

Сумраком проходим тех аллей,

Что одной поэзией дышали, —

Чёт иль нéчет, кто же разберёт?

Может быть, предутренние дали

Солнца, что когда-нибудь взойдёт?

Но никак уж не моим владеньем

Дважды два проходим мы с тобой, —

В лучшие минуты постижений

Ты моей питаешься судьбой.

Улыбаешься моим причудам,

Их оспорить не суметь никак, —

В отвергаемо тобою чудо

Грациозным шагом ты впросак —

Негритяночка, – бегу с тобою горе,

Светлый мальчик – в радуги провал,

И твоим капризам только смехом вторит —

Дикий, добрый чёрный мой оскал…

Да, не то во дни мои былые

Натворили б мы с тобой дела!

Негром был бы ты! Алисы Коонен злые

Руки белые – «Цветами зла», —

Пели их во всех веках и странах —

Украшали смуглое чело.

(Вот когда бы радуг и туманов

Юностью моею намело!)

Юность и туманы – миновали.

Диогена – вот в руке фонарь.

Вы свободны в обращеньи стали,

Снисходительны – не тот, что были встарь!

Я же нищенкою полоумной

Прохожу по дому твоему,

И мне тяжко было б, но безумно

Всё прислушиваюсь я к тому,

Как над крышею твоею воет ветер,

Как летят за окнами – века,

Как тебя на подвиг рок отметил.

Так прямую – взгляд мой остр и светел —

Чрез кривые провела рука.

Сон

Рука засыпала, и пальцы беспечно,

Играя летейской струёй,

Роняли страницу. Китайской игрой

Древесных песчинок таинственных рой,

В воде размокая, во Флоры покой

Таким размыканьем отмечен:

Во сне и стихов

Он уже не алкал,

Рука разомкнулась,

И томик упал.

Как тихо. Как страшно стоять на пороге

Впервые с любимым вдвоём!

Подслушивать душу, мешая покою,

Предчувствовать (я и себе не открою) —

Сие святотатство простится ль судьбою?

В запретный гляжу водоём.

Гляжу – и пирую, вдоль щёк на ресницах

Беспамятной неги печать.

Вся грация тела по телу томится,

От губ приоткрытых мой разум мутится,

Из «Тысячи и одной ночи» страница,

Нарцисс мой! Адонис!

И с этим проститься,

И это, не взявши, отдать!

Стою, замерев, на запретном пороге,

Не можно глядеть! Уходи!

О римлянин юный, не тяжестью ль тоги

Уснуло сукно на груди?

Как в смерти тяжёлые сонные ноги,

Раскинувшись, – спят,

О минувшего боги,

Помпейская фреска! – Гляди!

Гляжу. – И уже через вздох восхищенья

Горчайший крепчает хмель.

Как худ он! Какие глубокие тени

Вдоль век – выраженье оленя,

Что ранен. Недуга насмешливый гений

Качает твою колыбель.

Бессилье глотая

Пьянящим клубком,

С ковра поднимаю

Уроненный том.

Как спит! Еле зримым

Бесценным дыханьем

Отличен от смерти сон.

Живой! Ещё наш!

Эти руки – не длани.

Ещё не настал его час расставанья,

Ещё не оно, это он!

И в сумраке тихо меня заливает

Священный румянец стыда

За зрелище магометанского рая,

Что в тёмных глубинах

Мой разум качает,

Кощунствует…

Крыльев спасительных стая.

Спи, мальчик мой маленький,

Баюшки-баю,

Они не вернутся сюда!

И тению – к двери,

А томик в руках

Раскрыт,

Как упал он,

На этих строках:

«Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть,

Я б хотел свободы и покоя,

Я б хотел забыться и заснуть»[6].

Струился от слов этих горестный гул.

На этих строках он, быть может, уснул[7].

Голос

Слышу голос за стеною,

Смутный слышу шаг,

Так не ходит там никто, и

Только он! – и так

Не гудят пчелою стены

Голосов от тех,

И волною, взрывом пены

Смутный слышу смех.

Это он смеётся! Краше,

Мнится, смеха – нет.

Чей-то голос: «Это ваша

Доля. Вас в обед не было».

О горе, горе!

Не увижу я —

Как, хрустеньем хрупким вторя,

Сладостно жуя,

«Зубы – жемчуг» в плоть тугую —

Золотой пирог —

Медленно он погружает,

Словно в грудь – клинок.

Смех

Когда вы смеётесь – вся жизнь наполняется светом,

И мне невозможно понять, как другие не видят его.

И как не смолкают беседы и споры при этом