Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

Жильбер Мартино, признал «самым интересным из трёх комиссаров и наиболее достойным доверия» графа Бальмена[1961]. Он один из всех «наблюдателей», позволял себе даже в депешах царю представлять «резиденцию» Наполеона в истинном свете: «Святая Елена — самое печальное, самое уединённое, самое неприступное место на свете, которое исключительно легко защищать и почти невозможно атаковать, место самое неприветливое, самое бедное»[1962]. Более того, Бальмен в одной из тех же депеш откровенно признался Александру I: «Что с первого мгновения на острове более всего поразило меня, так это то огромное влияние, которое этот человек, окружённый стражниками, скалами и безднами, всё ещё оказывает на умы. Все на Святой Елене ощущают его превосходство <…>. Англичане приближаются к нему с робостью, и даже те, кому поручено надзирать за ним, счастливы всякому его взгляду, слову, разговору. Никто не смеет обращаться с ним как с равным. Обречённый судьбой на унижение, не видя вокруг ничего достойного своего гения, он забавляется этим отношением к себе окружающих, намеренно возбуждая зависть одних и выказывая расположение другим»[1963].

Наполеон со своей стороны попытался использовать Бальмена для того, чтобы через его посредство информировать об излишествах чрезвычайных мер надзора и сыска на острове Святой Елены русского императора как наиболее авторитетного из монархов седьмой коалиции. В апреле 1818 г. гофмаршал Бертран предложил Бальмену доставить к Александру письмо Наполеона с какими-то сведениями, которые могли бы не только «помочь Наполеону», но и «принести пользу России». «Я обещаю вам, — ответил Бальмен, — точнейшим образом передать моему двору то, что вы мне сообщите устно, но я не могу принять от вас никакого письма. Я не имею на это права». Устно Бертран (явно следуя указаниям Наполеона) ничего передавать Бальмену не стал[1964].

Показавшийся губернатору излишне лояльным к Наполеону Бальмен был (надо сказать, искусно) нейтрализован… женитьбой на дочери губернатора, после чего вёл себя, как и другие комиссары, проанглийски. Впрочем, может быть, одно совпало с другим: старшая дочь Хадсона Лоу от первого брака 18-летняя Шарлотта Джонсон приглянулась 40-летнему и всё ещё холостому графу. 5 ноября 1819 г. Бальмен запросил у императора Александра согласие на брак и, получив оное, стал зятем сэра Лоу[1965].

Полномочные комиссары трёх держав не просто одобрили, но и как бы дополнительно узаконили перед Священным союзом феодальных монархов режим заточения Наполеона в «сыром погребе» на острове Святой Елены, который национальный герой Индии Джавахарлал Неру назвал «поразительно подлым»[1966], а Виктор Гюго заклеймил следующими строками:

Есть в глубине морей, в просторах мглы свинцовой

Скала ужасная — обломок древних лав…

Судьба, взяв молоток и цепь и гвозди взяв,

Того, кто молнию похитил с небосклона,

На этот чёрный пик помчала непреклонно

И приковала там <…>

О траурный закат его звезды огромной!

От утренней зари до поздней ночи тёмной

Сплошь — одиночество, отчаянье, тюрьма;

У двери — часовой, у горизонта — тьма[1967].

Враги Наполеона могли только приветствовать такой режим на «ужасной скале». Прусский фельдмаршал А.В. Гнейзенау в 1817 г. выразил их общее мнение в благодарственном письме к Хадсону Лоу: «Тысячи раз думал я об этой удивительной скале, где вы являетесь сторожем мира в Европе. От вашей бдительности и от вашей твёрдости зависит наша безопасность: ослабьте вы хоть немного ваше пристальное наблюдение за самым хитрым негодяем в мире, и наш покой оказался бы под угрозой»[1968].

Да, со стороны политических врагов Наполеона (а им не было счёта) такое восхваление «бдительности» и «твёрдости» Лоу как «сторожа мира» было естественным. Но среди исследователей жизни и деятельности императора (учёных и литераторов) в унисон с Лоу и Гнейзенау одиноко, хотя и громко, звучит, пожалуй, только голос Вальтера Скотта. Он осудил «постыдную борьбу» Наполеона за свои «эфемерные права» с таким «воспитанным и благородным человеком», как Хадсон Лоу, вместо того чтобы, по мнению Скотта, «с благородным терпением» принять заслуженное им наказание[1969]. Такой взгляд великого англичанина на всю жизнь Наполеона и, в частности, на его заточение в «логове» сэра Лоу великий немец Генрих Гейне убийственно заклеймил как «поношение бога, которого он не познал», а за попытку уверить современников и потомков, будто в том логове с Наполеоном «обращались совершенно обворожительно», назвал Скотта «адвокатом дьявола»[1970].

На вопрос, почему феодальные монархи в 1815 г. с такой неимоверной целеустремлённостью норовили заточить Наполеона как можно дальше и губительнее, кратко, но с исчерпывающей ясностью ответил Е.В. Тарле: «После «Ста дней» Наполеон казался им ещё страшнее, чем до этого последнего акта своей эпопеи»[1971], ибо каждый из них содрогался при мысли, что он может повторить свой «полёт орла».

Теперь уместно обозреть с надлежащими подробностями всё, чем был занят Наполеон в течение шести лет его заточения, с кем и как общался, о чём думал, мечтал, жалел и как оценивал содеянное или упущенное им, а также его предшественниками, соратниками и противниками. В следующем параграфе речь пойдёт (говоря словами Г. Гейне из его сочинения «Барабанщик Легран») «о мирском Христе, страдавшем под властью Хадсона Лоу, как о том поведано в евангелиях от Лас-Каза, О'Мира и Антомарки»[1972].

3. Жизнь продолжается

Вечером 17 октября 1815 г. Наполеон во главе своей свиты из добровольных изгнанников и под конвоем английской стражи сошёл с фрегата «Нортумберленд» на землю острова Святой Елены. Поглазеть на «пленника Европы» (о котором молва не смолкала с 15 октября, когда фрегат бросил якорь в гавани острова) сбежались к набережной почти все островитяне. Бетси Бэлкомб, с которой я ещё ознакомлю читателя, вспоминала: «Толпа собралась столь многолюдная, что сквозь неё едва можно было пройти, и, чтобы сдерживать её напор, пришлось вдоль всего пути следования кортежа, вплоть до города, расставить часовых с примкнутыми к ружьям штыками <…>. Уже было темно, когда мы увидели лодку с «Нортумберленда», которая причалила к берегу. Кто-то из неё вышел. Нам сказали, что это Наполеон. Но в темноте нельзя было хорошо различить его черты. Он шёл вместе с адмиралом Кокбэрном и генералом Бертраном между выстроившихся шпалерами солдат <…>. Людей было так много, что пришлось среди них прокладывать дорогу для императора <…>. Наполеон был очень недоволен таким проявлением любопытства. Позднее я слышала от него, что ему было противно видеть, как