Камил Икрамов - Скворечник, в котором не жили скворцы

Или потому, что она такая красивая, или еще почему - не знаю, но мне вдруг опять стало себя жалко.

- Мне с Сережкой поговорить надо. Он тебе все потом расскажет, пробубнил я и отвернулся.

- Ну ладно, - сказала Галя. - Секрет есть секрет. Только ты не расстраивайся. Все будет хорошо.

Недаром мне себя стало жалко. Вот меня уже и другие люди жалеют.

Галя помахала Сережке рукой. Она как-то очень красиво помахала рукой. Наверно, ее в балетной школе научили. Она пошла вперед. Мы отстали.

- Что-нибудь срочное? - спросил Сережка.

- Да. Очень срочное и очень секретное.

- Долгий разговор?

- Долгий.

- Тогда пойдем ко мне, все подробно расскажешь. Мать нам мешать не будет.

Мать Сережки, тетя Клава, широколицая, незаметная, всегда молчаливая женщина.

- Здравствуйте, ребятки, - сказала она, отворив дверь. - Проходите, сейчас ужинать дам.

Сережка долго мылся. Мать возилась на кухне. Я сидел один, и мне захотелось есть. Сегодня такой день, что я и обедаю и ужинаю в гостях. Пообедал у Кириакисов и поругался с хозяевами. Не хватает только, чтобы я после ужина поругался с Сережкой.

Мы ели с Сережкой из одной сковородки. Картошка была поджарена на постном масле и заправлена луком. Запивали мы картошку сладким чаем. Тетя Клава не ела с нами. Она сидела, подперев голову кулаками, и смотрела на сына. За весь ужин она сказала только, что целый день простояла в очереди за мясом, но мяса ей не хватило.

- Война, мама, - ответил Сережка, будто мать сама этого не знала.

Когда сковородка опустела и чай был допит, Сережка посмотрел на меня и сказал матери:

- Нам с Крыловым поговорить надо. Вы извините, мама.

У них так в семье принято. Сережка и отца и мать называл на "вы".

Мы остались вдвоем, я долго не знал, как начать.

- Ну, - поторопил Сережка, - какие у тебя секреты?

- Я к тебе как к старшему товарищу, как к комсомольцу, - начал я строгим голосом. - Это вопрос-государственный. Только выслушай меня внимательно.

Сначала я рассказал про то, как у Кириакиса горела дача, и про то, что Андрей Глебович был совершенно спокоен. Будто это не его дача горит. Я честно признался, что тогда ничего не заподозрил. Просто подумал: вот какой спокойный человек! Я совершенно упустил из виду, что у него бабушка чистокровная немка, урожденная Штеккер.

Сережка нахмурился.

- Я понимаю, - сказал я, чтобы он не обиделся, - ты дружишь с Галей. Но ведь дочь за отца не отвечает.

- Давай, давай, - кивнул Сережка, - я слушаю.

Я сказал, что на мысль о симпатиях Кириакиса к немцам меня натолкнул Петын и, если бы не он, я до сих пор ходил бы развесив уши на просушку. Потом я вспомнил, как мы спорили с Андреем Глебовичем про Левшу, который подковал блоху, и что не зря ему не нравится этот замечательный рассказ. Наконец дошла очередь до сегодняшнего дня. Я рассказал, как он восторгался немецкой светомаскировочной фарой, как танцевал вокруг примуса, как восхвалял немецкий бидон под названием канистра.

- И главное, - дрожащим голосом закончил я, - он сказал: молодцы.

- Как он точно сказал? - спросил Сергей.

Я постарался вспомнить точно и повторил слова Андрея Глебовича:

- Он сказал, что немцы - молодцы. Понимаешь, Сережка, ведь он работает на очень важном заводе, а говорит, что немцы - молодцы. "Они в этом деле молодцы".

- В каком? - очень строго спросил Сергей.

- Нет, он сказал: "Они по этой части молодцы".

- По какой? - настаивал Сергей, и мне не понравилось, что он так настаивает на мелочах.

- По части изобретений, - сказал я.

- А ты как думаешь?

Я молчал, потому что никогда про это не думал.

- Ты думаешь - они дураки?

- Они хитрые. А он их восхвалял.

- Так, - сказал Сережка. - Значит, они в технике довольно хитрые. Можно даже сказать, что у них есть отдельные достижения. Так?

- Так, - искренне согласился я.

- А раз так, значит, то, что он хвалил их достижения и говорил о необходимости перенимать у них лучшее, не значит, что он их восхвалял. Так?

Теперь я не согласился:

- Если бы ты видел, как он вертел эту канистру перед моим носом!..

- А как ты вертел передо мной немецким погоном? - перебил меня Сережка. - И ведь ты выменял немецкий погон на нашу советскую авторучку.

Такой подлости я от Сережки не ожидал.

Одно дело я, другое дело Кириакис. Неужели я и с Сережкой поругаюсь сегодня?!

- Сравнил! - сказал я. - Ты же меня знаешь!

Сережка как-то странно на меня посмотрел:

- Знаю. Допустим, что знаю. А ты Андрея Глебовича знаешь?

- Знаю, - сказал я.

- Ну вот! - чему-то обрадовался Сережка. - Ты знаешь Андрея Глебовича и подозреваешь его. Я знаю тебя и подозреваю тебя. Шурка знает меня и будет меня подозревать.

- Конечно, - сказал я, - мы должны зорко следить друг за другом.

- Так прямо и следить?

- А что же, - сказал я, - следить!

- Ну, следи, - сказал Сережка, - следи. Может, из тебя Шерлок Холмс вырастет.

Я обиделся. Пришел поговорить с ним как с комсомольцем, а он мне про Шерлока Холмса.

- Беспечный ты, Сережка, - сказал я. - Вот возьми д'Артаньяна. Что было бы, если бы он поверил миледи?

Сережка почему-то засмеялся и спросил меня:

- Ты с Кириакисом в бане был?

- Нет, - ответил я. - У нас ванная работает. А что?

- А я был, - сказал Сережка. - И я заметил, что у него на плече никакой лилии нет.

- Большой ты, а дурак, - сказал я.

Если бы не разница в возрасте, честное слово, я бы поругался с Сережкой. Или он со мной. Лилии ему нужны! И все из-за Гали. Если бы не его дружба с Галей, он был бы бдительней.

Я вышел из подвала, и ноги сами понесли меня к Петыну. У него было весело. Петын сидел на койке в расстегнутой гимнастерке, без ремня. На коленях у него лежала гитара с голубым бантом. На столе - бутылка водки, прямо на клеенке - груда килек и огурцы.

Шурка Назаров сидел на полу и с восхищением смотрел на Петына и на его гостя. В гостях у Петына сегодня был Толик-Ручка. Я этого Толика видел раньше, когда Петын еще не бросил воровать. Толик был худой блондин с острым носом. Он сидел на единственном венском стуле и держал в руке граненый стакан, как бы ожидая, что Петын нальет ему водки. Видимо, одну бутылку они уже распили - она валялась под столом.

- Так вот, Толик, - продолжал Петын рассказ, прерванный моим приходом, - и вижу я, что фриц... - тут он поднял на меня глаза, - и вижу я, что фриц целится прямо в моего командира. А командир у нас был замечательный человек. Хотел я предупредить командира, крикнуть ему "Ложись!", да чувствую - не успею. Тогда я кинулся вперед и заслонил командира собственной грудью... Так я эту пулю и получил. Командир бросился ко мне, чтоб поднять, значит, а снайпер второй выстрел дал - и наповал его!