Владислав Бахревский - Виктор Васнецов

И вот я в рисовальной школе. Я рисую отформованный с натуры лист лопуха.

У нас два учителя – Верм и Жуковский. Несколько рисунков Верма висят на стенах как оригиналы для подражания. Они нарисованы с таким совершенством великолепной техники и чистоты отделки, что около них всегда глазеют ученики; не оторвать глаз – дивная работа…

…Еще учитель был в классе масок и гипсовых фигур – Гох. Но больше всего ученики говорили об учителе Крамском: этот приходил только в воскресенье утром; в его классе нельзя было добиться места: сидели „один за другим“, локоть к локтю…

Вот и воскресенье, двенадцать часов дня. В классе оживленное волнение, Крамского еще нет. Мы рисуем с головы Милона Кротонского. Голова поставлена на один класс. В классе шумно… Вдруг сделалась полнейшая тишина, умолк даже оратор Ланганц… И я увидел худощавого человека в черном сюртуке, входившего твердой походкой в класс. Я подумал, что это кто-нибудь другой: Крамского я представлял себе иначе. Вместо прекрасного бледного профиля у этого было худое скуластое лицо и черные гладкие волосы вместо каштановых кудрей до плеч, а такая трепаная жидкая бородка бывает только у студентов и учителей.

– Это кто? – шепчу я товарищу.

– Крамской! Разве вы не знаете? – удивляется он.

Так вот он какой!.. Сейчас посмотрел и на меня. Кажется, заметил. Какие глаза! Не спрячешься, даром что маленькие и сидят глубоко во впалых орбитах; серые, светятся. Вот он остановился перед работой одного ученика. Какое серьезное лицо! Но голос приятный, задушевный, говорит с волнением… Ну и слушают же его! Даже работу побросали, стоят около, разинув рты: видно, что стараются запомнить каждое слово… Вот так учитель!.. Его приговоры и похвалы были очень вески и производили неотразимое действие на учеников».

– Висницов плишооол! – приплясывая, кричали дети, ожидая, когда он разденется.

Едва снял пальто, схватили за руки, потащили в классную комнату, где учителя давали им уроки.

– Висницов! У Маши баба-яга не получилась. Получилась корова с хвостом.

– Неправда! – хохотала Маша. – Это не хвост, а помело. Просто моя баба-яга – толстуха.

– Л что сегодня? Что сегодня будет? – горящими глазенками смотрел на Васнецова самый младший мальчик.

Васнецов не запомнил с первого раза имена детей и смущался этой нежданной детской любовью.

– Сегодня мы будем рисовать иное, – сказал Васнецов, когда дети, притихнув, сели за парты.

В комнате две парты, доска самая настоящая, большая географическая карта.

– Ах! – сказала Маша, замирая.

– Помните у Пушкина?

«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!Что ты тих, как день ненастный?Опечалился чему?» —Говорит она ему.

Вот и попробуем нарисовать такое, чтоб сердце волновалось. Вы представьте себе: теплый тихий вечер, потемневшие перед ночью ели. В небе чисто, и вдруг разглядишь тоненький серпик месяца. И чтоб вода, и чтоб лебедь. Чтоб от красоты такой, от счастья слезы бы сами собой из глаз катились.

– Ах! – снова сказала Маша.

А ее маленький братец заерзал на парте.

– Висницов, а если не получится?

– Получится! – воскликнула Маша. – Месяц, ели, лебедь. Все просто.

– Да, – согласился Васнецов, – все очень просто, но помните: надо, чтоб в рисунке воздух был, не тесните, не рисуйте много деревьев, много птиц. Все должно быть скупо. Можно ведь и вообще ничего этого не рисовать, а нарисовать царевича. Да такого, чтоб, глядя на него, стихи Пушкина сами собой пришли на ум.

Васнецов внимательно посмотрел на каждого из троих, потом взял свою большую папку с рисунками и вздохнул.

– Вы начинайте, а я к вашему батюшке пойду, покажу, что у меня получилось.

– Висницов, милый! Покажите нам! – так вся и вспыхнула Маша.

– Нельзя, – сказал Васнецов, еще крепче завязывая тесемки.

– Но почему?

– А если сглазите? Ребята примолкли.

– Договоримся так. Если я вернусь счастливый, вы кричите: «Ура!» Если я вернусь… Ну, как будто ничего не случилось, и сразу же продолжу урок – после композиции у нас рисунок – вы тоже сделаете вид, что будто бы ничего не случилось. И главное – ни одного вопроса! Утерпите?

– Утерпим, – прошептал самый младший и поглядел исподтишка на сестру.

– Утерпим! – сказала Маша, но глаза у нее сделались печальные.

Генерал Ильин был у себя в кабинете. В мундире, на столе строгий порядок.

– Васнецов! – обрадовался генерал, выходя из-за стола, и оказалось, что он в домашних туфлях.

По лицу Васнецова скользнуло удивление, и генерал рассмеялся.

– Форма одежды – мое личное изобретение, Васнецов. В мундире работается строже, однако кабинет в жилом помещении, и, отдавая дань домашнему, я – в туфлях на меху. И знаете, в чем главная польза от всего этого: туфли все норовят увести в мечтательность, в прожекты, а мундир сдерживает. Однако и ему нет полной воли. Так-то!

И с опаской поглядел па большую папку в руках Васнецова.

– Принесли?

– Принес.

– Напомните, что вы у нас иллюстрируете?

– «Царскосельский арсенал», по оригиналам профессора Рокштуля.

– Да, конечно… Ну, что ж, показывайте. Генерал, явно волнуясь, платком вытер повлажневший лоб.

Васнецов положил папку на стол, пальцы у него задрожали, когда он распускал тесемки.

– Вот. «Восточное оружие XVII века» – булава Мамелюка, боевой топор, кинжал, «Итальянское, немецкое, французское оружие XVII–XVIII веков» – штуцер Карла XII, натрузки, мушкетон и пистолет, замок аркебузы – и «Немецкие латы XVI века».

Разложил листы, отошел от стола за спину генерала.

– Васне-цов! Милый! – Генерал, разглядывая рисунки, надел очки. – Так, так, так! Ах, какое терпение! И, главное, вкус есть.

Латы и оружие были покрыты узорами, тончайшими, очень сложными, и художник не упустил ни одного, кажется, штриха.

– Говорите, первая проба? – спросил генерал Васнецова, а скорее самого себя. – Что могу сказать? Все это надо переводить на доску и литографировать.

Лицо генерала стало веселым, словно груз с плеч скинул. Ильин был из людей, которые, в чем-то преуспевая, желают, чтоб и все вокруг него были довольными, умелыми, нужными государству людьми.

– Знаете, Васнецов, я думал о вас. Теперь вижу – все у вас будет хорошо, однако ж денег в нашей мастерской, хороших денег не заработаешь. Я, разумеется, буду вас рекомендовать издателям… На нашем деле вам ни в коем случае замыкаться нельзя… Мои дети от вас в восторге. Короче говоря, Виктор Михайлович, чтобы несколько оградить вас от бренных забот, переезжайте на первое время к нам. У вас будет комната, где достаточно света, и, главное, не надо тратить время на дорогу.