Собрание сочинений. Том 1. Путешествие к просветлению. Просветлённая храбрость. Сердце сострадания - Дилго Кхьенце

Никакие бесчисленные радости и горести обычной жизни.

Всё, что довелось мне пережить в прошлом, – не более чем рисунки на воде.

Взгляни же на это тело:

Оно лишь накапливает привычные склонности, уводящие в глубины сансары, —

Есть ли от него вообще хоть какой-то толк?

Когда вовлекаешься в надежду или страх, размышляя о том, хватит ли средств на будущее,

Жизнь утекает, ведь в ней происходит лишь то, что порождает новую карму.

В тот самый момент, когда извечный враг Яма накинул на шею верёвку,

Когда испускаешь последний вздох, то задумаешься поневоле —

А был ли в подобных деяниях хоть какой-то смысл?

Я молод и наивен,

Но в моём сердце живы благословения моего духовного отца —

Владыки Дхармы Ламы Гьялцаба,

И потому я полон решимости спастись бегством

От дел обычной жизни, которые лишь приумножают заблуждения.

Это желание спастись бегством, вытесняющее все другие желания, сдержать невозможно,

И поэтому я изложил на бумаге то, что слетело с языка.

Пусть устремления обычного человека непостоянны —

Благослови меня освободиться от бедствий и препятствий.

Основа всей Дхармы – отречение от мирского ради поиска просветления —

Пусть будет необратимой, как будто высеченной в камне.

Да стану я точь-в-точь как защитник Пема Виджая,

Мастер недеяния, йогин небесной шири!

В течение следующих нескольких лет Дилго Кхьенце Ринпоче оставался в ретрите, продолжая время от времени получать учения и передачи:

Все мои учителя постоянно повторяли, что я «должен гармонично совмещать изучение, размышление и медитацию, а затем сохранять и распространять буддийскую доктрину, оказывая поддержку собственным ученикам – даровать посвящения и учения тем, кто обладает верой». Таким образом, я несколько раз давал учения по текстам «Слова моего всеблагого учителя» и «Гуру изначальной мудрости» тем преданным ученикам, кто об этом просил.

Позже, когда я спросил Кхьенце Чокьи Лодро о том, как следует давать учения и даровать такие великие посвящения и передачи, как «Сутра, иллюзия и ум», «Учение восьми садхан» или «Воплощение реализации», он ответил:

– Тебе, продолжателю дела всезнающего Джигме Лингпы, следует передавать учения, приводящие к созреванию и освобождению, как можно большему числу существ, что будет для них подобно тому, как будто они перенеслись в наивысшие земли Будды.

Его наставления всегда были поэтичны. Я взрослел, и часто бывало так, что мне не удавалось удерживать под контролем даже свой собственный ум, и тогда я думал, что лишь выгляжу как учитель и просто-напросто обманываю тех людей, кто получает у меня учения. В такие моменты я всегда начинал сомневаться, правильно ли я понял наставления Кхьенце Чокьи Лодро.

* * *

В 1932 году, когда между Китаем и Тибетом произошёл конфликт, Ринпоче вернулся домой, и в ту же зиму ушёл из жизни его отец. В то время вся его семья – Сангье Ньенпа, другие его братья и сёстры, а также мать – совершали добродетельные деяния, посвящая всю заслугу от них благу отца.

Позже, в год Деревянной Собаки (1934), у Ринпоче случился приступ колик, и он тяжело заболел. Кхьенце Чокьи Лодро и множество других лам были убеждены, что ему пора найти себе духовную супругу. Ринпоче был тертоном – открывателем «духовных сокровищ» терма (тексты, которые Гуру Падмасамбхава сокрыл, с тем чтобы в будущем они были обнаружены теми, кому это предназначено). У любого тертона должна быть духовная супруга, и Ринпоче женился на Лхамо, обычной девушке из семьи простых фермеров. С этого момент он пошёл на поправку, его здоровье стало укрепляться. У него стали случаться глубокие откровения, и в результате он открыл несколько духовных сокровищ ума. Его супруга Кхандро Лхамо вспоминает о тех временах так:

Я жила в доме своей матери. Однажды она отправила меня на работу в поле. По дороге я встретила группу лам, которые попросили меня пойти с ними. Я ответила, что у меня нет времени, поскольку мать послала меня работать. Однако они продолжали меня упрашивать, объяснив, что мы пойдём навестить Кхьенце Ринпоче, который находился в ретрите и был нездоров. Сейчас в Тибете почти не осталось деревьев, поскольку всё вырубили китайцы, но в те времена в этой местности были довольно густые леса. И вот дорога к ретритному дому Ринпоче лежала как раз через лес, мне было страшно идти, поскольку мне казалось, что на нас могут напасть дикие звери.

Ретритный дом Ринпоче представлял собой небольшую деревянную хижину. Его брат Апо Шедруб жил неподалёку, в другой маленькой хижине. Там была третья хижина, в которой я и остановилась. Кухня была чуть выше, на холме, и располагалась в небольшой пещере. Вместе с двумя ретритными помощниками нас было пять человек.

Ринпоче был серьёзно болен, и его лицо было серым от изнеможения. Его состояние вызывало у меня тревогу, и я очень боялась, что он умрёт. Но вскоре после того, как я поселилась рядом, его здоровье заметно улучшилось. Через некоторое время он уже начал ходить, и в какой-то момент пригласил меня поесть вместе с ним.

В тот раз, когда я впервые навестила Ринпоче, Кхьенце Чокьи Лодро и другие ламы сказали ему, что ему следует жениться, чтобы продлить себе жизнь, потому что иначе он попросту умрёт. В каких-то текстах было найдено предсказание о том, что он должен жениться именно на мне, что это позволит ему осуществлять активность по распространению Дхармы. Я помню одно из них:

Молодому йогину родом из клана селения Сакар,

У которого на лбу проявился слог «А»,

Следует жениться на деве, рождённой в год Деревянного Тигра,

Поскольку это продлит дни его жизни.

Сам Ринпоче не выказывал к женитьбе ни малейшего интереса. Он сказал, что его не беспокоил тот факт, что он может умереть, и женится он лишь потому, что так ему велел учитель. Позже я в шутку устроила разнос Апо Шедрубу и другим ламам за то, что сразу не сказали, что я должна стать супругой Ринпоче. Я могла бы хоть как-то подготовиться, нарядиться во что-нибудь красивое, а не предстать перед ним в замызганной рабочей одежде, которая была на мне, когда я их встретила. Они тогда рассмеялись и признались, что специально ничего мне не сказали, опасаясь, что я начну