Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко

Школьные и студенческие годы молодого художника пришлись на послеоктябрьское время. Тем не менее он совершенно не воспринимал ни героику Гражданской войны, ни энтузиазма сталинских пятилеток. В 30-е годы персонажами его картин оставались деревенские ребятишки, прилаживающие к дереву скворечник или идущие проселочной дорогой осенним утром в школу; пригожая крестьянка, поднимающаяся от реки с полными ведрами на коромысле; молодая провинциалка, купающая своего малыша или провожающая сына первый раз в школу, – все то, что любил и чем дорожил Коробов с детства, проведенного в городе Дорогобуже Смоленской губернии. Пробиться на официальные выставки с такими работами удавалось трудно и редко, как и получить заказ или продать картину.

Непризнание, бедность, арест в 1938 году брата и сестры сделали общительного, увлекающегося юношу, с воодушевлением декламировавшего Есенина на студенческих вечерах, замкнутым, молчаливым, иногда раздражительным человеком. Но он остался верен себе, писал только то, что хотел, много и упорно работал, подолгу вынашивая свои замыслы, делал многочисленные подготовительные этюды и рисунки, придирчиво искал типажи.

Александр Алексеевич, будучи непритязательным в быту, сторонился хмельных компаний, много читал, музыку любил только серьезную. Близких друзей у него было немного – художники К. Дорохов, Н. Фомичев, Д. Лебедев, Плахинский, мой отец. С папой они работали в первые месяцы Отечественной войны над плакатами. Первый военный плакат, появившийся на улицах Москвы, создали и напечатали Хвостенко и Коробов. Эта работа прервалась в ноябре, когда, явившись за очередным заданием на Старую площадь в ЦК, художники не нашли здания: в него угодила немецкая бомба во время ночного налета.

Вскоре Коробова мобилизовали, он участвовал в контрнаступлении под Москвой. А потом его направили в редакцию армейской газеты, и до конца войны художник-лейтенант Коробов оформлял армейские клубы, выставки, газеты.

Война поразила его масштабом жертв и разрушений. Единственная картина, которую он написал под впечатлением увиденного на войне, изображала безымянную солдатскую могилу у дороги, по которой бредет женщина с ребенком к своему родному пепелищу.

Вернувшись после войны на Масловку, Коробов застал здесь большие перемены. Положение художника, заказы, оценка работ, участие в выставках зависели теперь от почетных званий, правительственных наград. Получившие «бронь» от военной обязанности бывшие его однокашники – Решетников, Гапоненко, Одинцов, Шурпин и другие – сориентировались, написали своих сталиных, отвоевав место под солнцем. Тематика же Александра Алексеевича оставалась неизменной: крестьянские ребятишки, молодые женщины в русских костюмах, стая лебедей, покидающих печальную родину, архитектурные пейзажи старинных храмов Коломенского, Кижей, Пскова, Смоленска. Скромный сероватый колорит подчеркивает лирическое настроение художника, его ностальгию по той уходящей России, которую он любил.

…и Комитет по охране памятников

Но в 60-е годы имя Коробова становится известным и даже популярным в кругах российской интеллигенции. Этот скромный, беззащитный, казалось бы, человек возглавляет общественную комиссию по охране памятников при правлении МОСХа и тут вдруг проявляет качества настоящего бойца и организатора. Его страстные, глубоко обоснованные выступления в защиту памятников звучат по радио и телевидению, публикуются в журналах и газетах. Вокруг комиссии объединялись архитекторы, студенты, журналисты, писатели, реставраторы. Движение набирало силу, с ним начали считаться официальные власти.

Коробов стал одним из членов-учредителей Всероссийского общества по охране памятников истории и культуры. Первый проект устава общества, переданный через писателя С. Михалкова Н. С. Хрущеву, потерпел фиаско. Хрущев собственноручно порвал его и при этом топал ногами, чем напугал и расстроил С. Михалкова. Но Коробова испугать не удалось.

Впечатляет перечень памятников, которые были спасены от разрушения в Москве, Вологде, Ростове Великом, Карелии, Ярославле, Твери и других краях России благодаря личному вмешательству Александра Алексеевича.

Он продолжал бороться даже тогда, когда без ответа оставались коллективные обращения крупных ученых, видных деятелей культуры. Так было с Зарядьем, где по проекту Чечулина при строительстве гостиницы «Россия» предполагалось взорвать все окружавшие ее храмы. Коробов добился прямой встречи с Чечулиным и в присутствии высокопоставленных партийных чинов вынудил архитектора дать слово, что храмы будут сохранены.

Против генерального плана застройки центра Москвы протестовала большая группа художников, в том числе Илья Глазунов. По этому плану, разработанному титулованными архитекторами Посохиным, Чечулиным, Белопольским и утвержденному власть имущими, Москва навсегда лишалась своего лица: уничтожалась старая застройка улиц Кирова (Мясницкой), Кропоткинской (Пречистенки), Метростроевской (Остоженки), Пятницкой, Богдана Хмельницкого (Маросейки), Чернышевского (Покровки), Герцена (Большой Никитской) и др. Как бы выглядели эти улицы, можно судить по новой застройке площади Октября (Калужской). На площади Пушкина, у Никитских ворот и в других местах центра Москвы планировалось соорудить шестидесяти-стоэтажные небоскребы. К истории вокруг этого чудовищного плана подключились такие фигуры, как Суслов, Гришин (члены Политбюро), Щелоков (министр МВД).

Генеральный план застройки удалось отменить. Появилось специальное постановление, регламентирующее строительство в центре Москвы. В борьбе за сохранение Москвы художники использовали личные связи Ильи Глазунова, написавшего портрет Щелокова. Тот попросил художников сделать специальные планшеты, на которых можно было увидеть будущую Москву, в частности Кремль, прежде чем горе-архитекторам удалось бы осуществить свое черное дело.

Планшеты, подготовленные художниками, рассматривались и изучались на очередном заседании Политбюро, и новый план застройки центра Москвы вовремя отменили. Улицы и площади города даже не подозревали, какая участь им была бы уготована, не будь Коробова. После победы художники, бескорыстно работавшие в комиссии во спасение Москвы, обнаружили, что с ее помощью можно извлечь кое-что и для себя. Им удалось образовать Комитет по охране памятников. На улице Рылеева (Гагаринский переулок) они получили от государства особняк, охрану, машины, обслугу и довольствие, стали издавать журнал «Наше наследие», и все за государственный счет. А Коробова не пустили даже на порог, избавившись от него, как от назойливой мухи. Импозантный партократ, спокойный, улыбающийся В. А. Петербуржцев возглавил Центральный совет по охране памятников. Для солидности в Совет включили академиков и высокопоставленных чиновников; зарплата всех устраивала, персональные машины – тоже. На просьбы посетителей отвечали улыбками, обещали помочь. И только. Все замерло и остановилось. Художников туда не пустили.

Они создали свое общество по охране памятников культуры и архитектуры при Союзе художников СССР. Его возглавил академик Д. А. Шмаринов. Туда вошли Н. Пластов, А. Горский, Т. Салахов, И. Бруни. Коробова туда тоже не пригласили – не хватило званий и чинов. Зато многие художники получили и чины, и звания через это общество.

Но усилия и настойчивость Александра Алексеевича не пропали даром: старые дворянские усадьбы ремонтируются, церкви наконец венчают золотые купола. Вновь высится на Красной площади Казанский собор благодаря покойному подвижнику архитектору Барановскому, успевшему перед сносом собора сделать его подробные обмеры и чертежи. Московские улицы получили