Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

Полковник с шумом перевел дух.

— Все это не диво. Странно другое: как это англичане до сих пор не перебили всех туземцев? Ведь они, ван Эгмонт, не дают им пинков, как французы, и не заставляют непосильно работать, как бельгийцы. О, нет! Они культурно их стреляют!

— Ну, это уж слишком… — начал было мистер Крэги, но полковник рванул с его колен свежую английскую газету.

— А-а-а, не нравится? Я — не ван Эгмонт и не буду скупать у старьевщиков макулатуру. Я черпаю свои сведения из свежей газетки и беру ее прямехонько с ваших колен, колен мистера британского консула. Слушайте, слушайте, ван Эгмонт!

Полковник стал яростно листать газету, потом попытался водрузить на свой синий нос очки, но все было напрасно: очки падали, сослепу он не мог найти в тексте то, что было нужно. Наконец, полковник скомкал газету и швырнул ее за борт, а сам с треском повернулся ко мне.

— Не могу найти это дерьмо. Но я — не канцелярист и не крючкотвор, как вы, ван Эгмонт, я не гонюсь за номерами и датами. В общем, там сообщалось, что в Кейптауне суд разбирал на днях одно дело: английский фермер издевательствами довел до отчаяния своих подневольных черных слуг, и те, потеряв голову, его убили. Тогда почтенная вдова взяла револьвер мужа и сумку с патронами и хладнокровно перестреляла всех своих рабочих, их жен и детей, всего тринадцать или тридцать человек, точно не помню. Вы понимаете? Всех мужчин, всех женщин и всех детей!!! И суд ее не наказал, суд объявил убийцу невменяемой: она действовала, видите ли, под влиянием горя! Это было, милейший консул, не во времена Стэнли, это было теперь, и не в нашей колонии, а в вашей! Да что там говорить! Где население Тасмании? Оно полностью перебито, как негритянские семьи этого фермера. Английским поселенцам была нужна земля, а не исконные ее владельцы! Где население Новой Зеландии? Где население Австралии? Все истреблено! А остатки, как дикие звери, загнаны в резервации. Мы чернокожих эксплуатируем, но мы их так хладнокровно и методически не убиваем! У нас хоть дожили до нашего времени все племена и все исторические памятники. А у них? Когда в Китае вспыхнуло тайпинское движение, то англичане стали во главе карателей, и народ потерял три миллиона жизней. Три миллиона! Но не об этом я хочу сказать. Где Юань-минь-юань, роскошный архитектурный ансамбль из 36 дворцов, часть из которых была сделана из чистого золота, фарфора и слоновой кости? Я спрашиваю: где эта жемчужина китайской культуры, редчайшее сокровище мирового искусства? Все было начисто разграблено англичанами по личному приказу лорда Элджина, затем сожжено дотла для того, чтобы скрыть все следы этого варварства! А сей лорд — сынок того лорда Элджина, который раньше варварски разграбил другую гордость мировой культуры — афинский Акрополь. Где Голкон-да, цветущее государство в Индии, которое разграбили англичане и потом стерли с лица земли? Это — не расчетливое корыстолюбие, как вы изволили выразиться, мистер Крэги, это — бандитизм! И кто был главарем этой шайки? Уоррен Гастингс — английский губернатор! Его состояние после приезда из Индии было оценено в десять миллионов фунтов стерлингов! Почти столько же, сколько у короля Леопольда, но с полным исчезновением государства, чего мы не видим здесь. Король Леопольд был один, а сколько таких элджинов и гастингсов найдется в истории британских колоний? Позор! Беспримерный позор!

Полковник выпучил на консула глаза.

— Но британский парламент произвел расследование. Гастингс был отстранен от должности, и ему вынесли порицание!

— Ах, ах?!

Полковник порывисто вскочил, огромный, багровый, преисполненный ярости, он молитвенно сложил на широкой груди волосатые лапы и поднял рачьи глаза к небу.

— Милосердный Боже! — проревел он, да так, что все носильщики зашевелились и подняли головы. — Милосердный Боже! Дай мне возможность украсть где-нибудь десять миллионов фунтов стерлингов золотом, а потом накажи меня порицанием английского парламента!

Минуту полковник стоял в смиренной позе, потом свирепо зарычал и плюхнулся в кресло. В то же мгновение опять вскочил, вытянулся и грянул одно слово: «Тьфу!»

И плюхнулся снова, но на этот раз так, что все четыре ножки кресла разошлись в стороны, и кресло осело примерно на десять пальцев.

Нет лучше времени в Конго, чем вечер: дождь к этому времени всегда заканчивается, показывается мягкое солнце. После утомительно жаркого и мокрого дня настает прекраснейший час настоящего отдыха, минуты подлинного умиротворения, когда человек может целиком отдаться созерцанию красоты. Так было и в этот вечер. Тент сняли. Над головой кротко засияло золотисто-голубое небо. Переменили отсыревшую скатерть, стол сразу же сделался уютным. Подали ужин. Целый день мы что-то нехотя жевали и без всякого желания тянули коньяк и виски со льдом. Настал вечер, и появился аппетит. Все захлопотали у стола, вынимая из чемоданов свертки и бутылки, новые пачки сигарет и кипы бумажных салфеток. Мир снизошел на наши головы, и мы дружно принялись за еду. Потом откинулись в шезлонгах и закурили.

— Обратили внимание, как герой утреннего представления лихо расправился с бутылкой виски? — спросил отец Доминик. — Он выпил бутылку из горлышка не отрываясь!

— Да, молодчина! Он мне запомнится на всю жизнь! — сказал я.

Консул кивнул головой.

— Э-э, они на эти дела здесь все хороши. Говорю вам — гладиаторы!

— Если такое представление, ван Эгмонт, запоминается вам на всю жизнь, то я его повторю. Но иначе. Смотрите!

Полковник схватил со стола бутылку коньяка, подошел к перилам и свесился вниз.

— Эй, вы там! Носильщики! Глядите — вот бутылка коньяка! Кто хочет ее выпить? А? Это будет хороший добавок к ужину!

Ужинавшие носильщики подняли головы. Те, кто хуже знал французский язык, вполголоса спросили товарищей о смысле слов большого белого начальника.

— Ну, кто хочет выпить?

Полковник протянул руки с бутылкой над людьми. Все сразу вскочили.

— Остановите свою калошу! — скомандовал полковник капитану.

Когда пароход остановился и десяток черных мускулистых рук потянулся снизу за бутылкой, полковник неожиданно размахнулся и бросил бутылку в воду. На коричневой глади сейчас же показалось горлышко и медленно поплыло вниз по течению, лениво покачиваясь и маня.

Толпа вздрогнула и загудела. Все бросились к борту, пожирая глазами заветную бутылку. Потом один человек встал на борт, перекрестился и бросился в воду. Сейчас же в коричневой мути неясно метнулось другое длинное, мощное и удивительно проворное тело — огромный крокодил.

Все замерли. Началось новое представление из цикла «Рим в Конго, или Жизнь за бутылку».