Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

письмо, критикуя его соглашение с меньшевиками. После внутрипартийного разбирательства влиятельный «Никитич» был вынужден признать правоту Литвинова, а склад в Берлине вернули большевикам. В итоге «Феликс» смог отправить через Тильзит долго ждавший своего часа груз винтовок, а потом еще несколько мелких партий оружия. Часть его ушла в Ригу, где съезд местных социал-демократов взял курс на вооруженное восстание. В июле в городе началась всеобщая забастовка, прекратился ввоз и вывоз товаров. Это вызвало бурную реакцию властей, поскольку Рига была главным торговым портом на Балтике. В начале августа в Курляндскую губернию ввели войска, начавшие охоту на латышских боевиков – «лесных братьев».

После этого ЦК партии предписал Литвинову выехать в его «епархию» – он все еще оставался фактическим главой Рижского комитета партии. Оставив склад на попечение Пятницкого, он отбыл в Ригу, где обнаружил, что почуявшие силу латыши не собираются считаться с русскими товарищами. Они не координировали свои акции с комитетом РСДРП, и Литвинов узнавал о них только благодаря личным контактам с лидерами боевиков. Благодаря этим контактам он смог привлечь латышей к попытке доставки в Россию большого груза оружия и боеприпасов из Англии на пароходе «Джон Графтон». Финансировала это японская разведка, вдохновителем дела был священник Гапон, а посредниками – британские и финские социалисты. По пути, в открытом море, на корабль, вышедший из Лондона пустым, погрузили 16 тысяч винтовок, три тысячи револьверов, три миллиона патронов и пять тонн взрывчатки, а команду заменили латышскими боевиками. По прибытии в условленное тайное место у берегов Финляндии груз предполагалось поделить между эсерами, большевиками и латышами, чтобы осенью поднять восстание одновременно в Петербурге, Москве и на окраинах империи. Однако 26 августа «Джон Графтон» заблудился в шхерах и сел на мель. К месту крушения сразу же выехали большевики во главе с Николаем Бурениным и эсеры, которым удалось вывезти около трети оружия, остальное утонуло или досталось властям.

Возможно, Литвинов также участвовал в операции, хотя прямых свидетельств этого нет. Однако эта неудача испортила его отношения с латышами. Его, например, не предупредили о событиях 7 сентября, когда отряд латышских социал-демократов напал ночью на центральную тюрьму Риги, освободив своих товарищей – Яниса Лациса и Юлиуса Шлессера. Что характерно, латыши не захотели (или не смогли) взять с собой узников-русских, включая большевика Марка (Романа Семенчикова), позже погибшего на каторге. В ответ на письмо Ленина, требовавшего сообщить подробности, Литвинов 20 сентября написал:

Пароход «Джон Графтон». (Из открытых источников)

«Дорогой Владимир Ильич!

Только что получил Ваше письмо и спешу ответить на заданный вопрос относительно нападения на тюрьму. Вероятнее всего, нападение организовано латышами или федеративным комитетом (латыши плюс бундовцы). Носились с планом освобождения Марка и Жоржа и наши партийные рабочие, но Жорж сидит все время в участке, поэтому я заключил, что это не комитетское дело…»[105]

Ленин был недоволен – вместо массовых народных выступлений латыши распыляли силы в бандитских налетах. К тому же среди революционеров Прибалтики назревало разделение по национальному признаку, а его эмиссар Литвинов ничего не мог с этим поделать. Тот и сам понимал, что от его сидения в Риге пользы мало, и пытался вернуться к более важному и перспективному делу транспортировки оружия. 26 сентября он написал из Риги Ленину и Крупской: «Дорогие друзья! Преследует меня мысль о доставке оружия. Мог бы совершенно освободить для оружия прошлогодние пути, но где взять деньги? Готов черту душу продать ради презренного металла…»[106]

Тем временем революция в России достигла пика – в конце сентября в Москве началась всеобщая стачка, распространившаяся по стране подобно пожару. Встали заводы, прекратилось движение поездов, не работали почта и телеграф. Во многих городах создавались Советы рабочих депутатов; против бастующих бросали войска, но и они были уже не так надежны, что показали восстания на Черноморском флоте и в других местах. Было ясно, что власть вот-вот дрогнет и пойдет на уступки, которых требовали не только радикалы, но и многие представители торгово-промышленного сословия. Так и случилось – 17 октября был подписан царский манифест «об усовершенствовании государственного порядка», обещавший политические свободы и амнистию эмигрантам. Это сделало возможным издание оппозиционных газет, и Ленин сразу решил, что легальная газета большевикам необходима. Он предполагал, что после свержения монархии к власти придет буржуазия, и для борьбы с ней нуждался в средстве влияния на массы.

Финансировать газету предложил Горький, придумавший для нее название «Новая жизнь». «Буревестник революции» был тогда моден во многих странах, и его гонорары вместе с пожертвованиями поклонников позволяли выпускать издание тиражом 80 тысяч экземпляров. Предвидя повышенное внимание цензуры, в редакцию издания набрали беспартийную публику, включая поэтов-символистов Минского и Бальмонта – в будущем яростных врагов большевиков. Формальным издателем была любовница Горького Мария Андреева, а фактическим – Красин. Заниматься распространением газеты предложили главному эксперту по этой части Литвинову. Правда, царской амнистии он не слишком доверял и в Петербург 21 октября приехал под новым именем как германский инженер Людвиг Вильгельмович Ниц.

Глава третья

«Водворитель оружия»

О своем опыте руководства газетой Литвинов оставил небольшой мемуарный отрывок, в котором писал: «Нелегальный подпольщик в роли фактического издателя большой ежедневной газеты – положение, не лишенное пикантности. В прошлом я имел отношение к подпольным печатным станкам, заведовал также экспедицией и типографией «Искры» в Женеве. Соблазнительно было приложить руку к делу постановки первого легального социал-демократического органа, и я предложение Красина принял. То же предложение было за несколько дней до этого сделано И.Э. Гуковскому[107], но дело у него как-то не клеилось, поэтому решено было его назначить секретарем редакции, а административно-издательскую часть поручить мне»[108].

Вникнув в ситуацию, он сразу же уехал в Москву, где жили тогда Горький и Андреева. Получив от них необходимые для издания деньги, Литвинов 22 октября вернулся в столицу, уже зная о поручении Ленина – выпустить первый номер газеты в ближайшее время. «Было заключено временное соглашение с типографией Народная польза» на Коломенской, помещение для конторы было снято на Невском, но ни мебели, ни штата служащих, ни экспедиции, ничего решительно не было приготовлено. Пришлось наскоро купить мебель, привлечь из районов основной кадр сотрудников, а экспедицию поручить партийному переплетчику Каплану, который, к сожалению, не справился с этим поручением. <…> Администрация была составлена из Л.Б. Красина, Гуковского и меня. Петербургскими рабочими и широкой публикой выход первого номера первой легальной социал-демократической газеты ожидался с большим нетерпением. Это